Во время борьбы с ветром и течениями пролива я с удовлетворением заметил, что пароходы обходили меня стороной, как только видели яркий белый фонарь, который я теперь использовал вместо предусмотренных правилами боковых огней. У меня на борту было провизии на более чем три месяца, и я намеревался направиться прямо во Францию, если ветры не будут слишком неблагоприятными. Но и здесь мне не очень повезло. Пассаты в Северной Атлантике меняются от северо-восточных до северных; при восточном ветре я мог бы держать довольно северный курс, и мое плавание было бы быстрым. На самом деле ветры почти всегда были больше северные, чем восточные и, постоянно держа курс по правому галсу, я был унесен в середину Атлантики.
14 мая, через одиннадцать дней после отправления, я обнаружил, что у меня катаральный конъюнктивит. Мне предстояло пятнадцать дней сильного дискомфорта. Дул свежий ветер, море было неспокойным, мои веки постоянно слипались из-за гнойного выделения, и все это время я был вынужден усердно работать среди брызг. В довершение всех бед, сломался талреп и, ожидая, пока погода улучшится настолько, чтобы я мог его как следует починить, я был вынужден возиться в воде и соорудить временное приспособление, которое постоянно изнашивалось и ломалось. В то же время мне приходилось усердно работать у насосов, чтобы лодка оставалась на плаву.
В 10 часов утра 26 мая, на 32° 36' западной долготы и 29° 31' широты, я пересек курс своего исходного плавания (Гибралтар – Нью-Йорк) и таким образом завершил кругосветное путешествие. Однако это доставило мне лишь относительное удовлетворение, поскольку я не имел никаких надежд на будущее и боялся всего, что меня ждало по возвращении к цивилизованной жизни. Уже Южный Крест, последний знак моего любимого южного полушария, был далеко на горизонте; каждый вечер Полярная звезда поднималась все выше и выше в небе, и я снова начал видеть северные созвездия, которые почти забыл.
Пассаты становились все слабее, и вскоре я вошел в зону тропического затишья, где легкие и переменчивые бризы с периодическими шквалами заставляли меня постоянно быть начеку. Я продвигался очень медленно и решил зайти на Азорские острова, чтобы запастись водой и фруктами, а также приобрести новый болт взамен сломанного. В понедельник, 10 июня, я понял, что нахожусь где-то недалеко от Хорты на Азорских островах. Шел дождь и видимость была очень плохая; с наступлением вечера я тщетно пытался пробиться сквозь туман и увидеть землю, которая, как я знал, была очень близко. Ночью свет мыса Комфреда казался менее чем в миле от меня. Я снова отлично пристал к берегу. Всю ночь я медленно дрейфовал вдоль юго-восточного побережья, так что на рассвете я мог обогнуть мыс Кастелло-Бранко, скалу причудливой формы. Зелень склонов острова и возделанные поля, простиравшиеся по холмам, составляли настоящий контраст с тем, что встретило мой взгляд в двух последних портах захода, Аскенсьоне и Сент-Винсенте. Северо-западный ветер вскоре стих, и я спокойно ждал, когда он снова поднимется, когда из Орта вышли три моторные лодки и так любезно настаивали на том, чтобы отбуксировать меня, что я был вынужден согласиться, чтобы не обидеть их. Пройдя полуостров Кайя и Адский котел, потухший кратер, открывающийся к морю, я вскоре оказался в живописной гавани Орта, через тридцать пять дней после отправления из Порто-Гранде. Португальские власти оказали мне радушный прием, к которому я уже привык на Кабо-Верде. Капитан порта привел нескольких матросов и пришвартовал меня к большому бую в гавани; затем французский консул нанес мне визит и пригласил на обед, проявив предельное гостеприимство, хотя здесь, как и везде я отказался оставлять «Файркрест» на ночь. Губернатор острова предоставил в мое распоряжение мастерские Fayal Supply Company для любых мелких ремонтов такелажа, которые мне могли понадобиться, и предложил мне воспользоваться его моторной лодкой для поездок на берег и обратно, когда мне это было нужно, хотя я предпочел использовать свою парусную лодку Berthon, которая была в плохом состоянии и едва пригодна для плавания.