Она продолжала развлекать нас историями об упражнениях и играх, с помощью которых будет происходить наше «испытательное обучение» в последующие два дня. Потом нам дали возможность познакомиться с другими «членами секты», улыбчивыми людьми, стоящими у стены в дальнем конце зала, а не сидящими жертвами в креслах. По очереди они подходили к микрофону:
– Меня зовут Мартин, и я руковожу компанией информационных технологий.
– Меня зовут Вэл, я пианист.
– Меня зовут Пол, я инструктор по верховой езде.
– Меня зовут Эмма, я фотограф.
– Меня зовут Стивен, я юрисконсульт.
Это не был Голливуд, но все они выглядели слишком вменяемыми. Вероятно, им всем как следует промыли мозги.
– Людям иногда кажется, что мы приехали сюда, чтобы промыть вам мозги, – продолжала американка-телепатка. – Но мы здесь лишь для того, чтобы познакомить вас с некоторыми идеями, которые, как мы надеемся, помогут вам в жизни. Если они вам нравятся – используйте их. Если нет – это тоже допустимый вариант. – Видимо, все еще гораздо мрачнее, чем казалось... – Кое-кто считает нас мрачноватой сектой. – Да, да! – В сектах обычно присутствует религиозный лидер, который зовет вас за собой, – улыбнулась она. – Как видите, этот семинар веду я – и я говорю вам сейчас: не следуйте за мной, поскольку на следующей неделе я еду в Америку, а у меня дома обычно и без того не протолкнуться. С мужем, детьми и собакой нам и так едва хватает места. – Мне пришлось признать, что на лидера секты она не похожа. Ни тебе оранжевого балахона, ни сандалий. Она была близка к тому, чтобы заполучить меня в апостолы.
Смысл команды «использовать все для своего роста» был в том, чтобы мы смогли наблюдать за тем, как сами же справляемся с поставленными перед нами задачами. Она давала нам правила на время семинара, и все те (за исключением меня, разумеется), у кого возникали проблемы с этими правилами, вскакивали с мест и принимались жаловаться еще до того, как она успевала закончить фразу. Ввиду соглашения о неразглашении я не могу изложить здесь эти правила, но могу тонко намекнуть, что, узнав их, наркоманы и алкоголики начали судорожно оглядываться в поисках двери. Немного времени понадобилось, чтобы понять, что это – тоже часть «процесса»: наши ахиллесовы пяты уже начали побаливать. Вскоре мы увидели, у кого есть проблемы с правилами, опозданиями, деньгами, выступлениями перед микрофоном, с родителями, мужчинами, женщинами и просто с окружающими. Те, у кого проблемы с окружающими, должны были понять это еще до конца первого вечера.
Первый «процесс» пошел. На проекторе появились четыре предложения:
♦ Я хочу быть с вами откровенным;
♦ Я не хочу быть с вами откровенным;
♦ Я не уверен, что хочу быть откровенным с вами;
♦ Не могу сказать, что жажду быть откровенным с вами.
Упражнение состояло в том, чтобы пройтись по комнате и каждому новому человеку сказать одну из этих фраз. Это было легко. Я решила, что буду счастлива открыться перед каждым и, кроме того, мне не хотелось обидеть кого-нибудь, сказав, что не желаю быть откровенной с ним. Поэтому я обошла зал, улыбаясь всем и каждому и говоря: «Я хочу быть с вами откровенной», не особо задумываясь над тем, что, собственно, я творю.
Потом она сказала:
– Пожалуйста, остановитесь. Закройте глаза. Итак, прежде, чем вы продолжите выполнять упражнение, я хочу, чтобы вы задумались, есть ли более глубокий уровень честности, который вам доступен... И продолжайте.
Я продолжила путь и натолкнулась еще на нескольких человек. И поймала себя на том, что говорю:
– Я не уверена, что хочу быть с вами откровенной.
Потом ко мне подошел очень хитрый на вид мужчина. Я почувствовала, как внутри меня поднимается что-то очень похожее на панику, и решила прислушаться к ощущениям.
– Я не хочу быть с вами откровенной, – сказала я. Он отважно попытался не показаться разочарованным. Потом ко мне подошла вычурно одетая дама.
– Я не хочу быть с вами откровенной.
«У нее явно проблемы», – подумала я и быстренько сформулировала свой ответ.
– Не могу сказать, хочу я этого или нет, – сказала я.
Но было ли это так на самом деле, или это была всего лишь реакция на ее слова? Сладость мести? Потом упражнение закончилось. Я была рада. Это было труднее, чем я думала.
Мы расселись по местам, и все желающие получили возможность высказать свои впечатления от упражнения в микрофон. Вверх взметнулись руки.
– Мне ужасно не понравилось это упражнение, потому что все мне говорили, что не хотят быть со мной откровенными, – сказала девушка лет двадцати пяти. Она выглядела очень расстроенной. Я начала понимать, для чего смогут пригодиться все эти горы ткани. Она продолжала: – Я считаю себя открытым человеком и люблю помогать другим, поэтому, когда мне говорили, что они не могут быть со мной откровенными, мне было очень больно.
– Значит, ты практически всегда готова быть откровенной с людьми? – Элегантная американка была само сочувствие и понимание.
– Да.
– И если кто-то не желает быть откровенным с тобой, в ком, по-твоему, дело?
– Я думаю, что в них.
– Разве ты в ответе за них?
– Нет. Ой. Спасибо.
Она села на место. Мы все похлопали ей в знак уважения к ее смелости. Эти выступления перед микрофоном они называли «поделиться», хотя я никак не могу понять, почему нельзя было назвать их просто «высказаться».
В воздух взвилась еще одна рука.
– Я чувствовал себя виноватым, потому что, когда люди говорили, что хотят быть со мной откровенными, я отвечал им прямо противоположное. Но на самом деле это не относится к ним лично. В данный момент своей жизни я ни с кем не хочу быть откровенным.
Во всем этом было гораздо больше смысла, чем можно было подозревать. Я уже начала задумываться, каким образом все это соотносится с моей жизнью. Последний «бойфренд», промелькнувший в моей жизни после ухода Человека в Тапочках, хотел от меня только дружбы. Он каждый день звонил мне, водил меня ужинать, после чего провожал до поезда. Он никогда не наносил мне ответных визитов и не пытался провести со мной ночь. Может быть, в конце концов, это не со мной было что-то не так? Может быть, это у него были какие-то проблемы? Может быть, я все-таки не была самой несоблазнительной женщиной в Лондоне?
Неделя шла своим чередом. Все было вполне понятно. «Поделиться» значило сказать перед микрофоном все, что тебе заблагорассудится, начиная от «Мою кошку сегодня тошнило» и заканчивая «Я планирую убить моего любовника». Говорить никого не заставляли, но в группе нам всем хватало духу в своей манере «поделиться» чем-то. Улыбающаяся американка рассказала нам, что выступления перед зрителями – третий из самых больших женских страхов после смерти и деторождения. Для мужчин же, как выяснилось, деторождение в списке страхов стоит на первом месте, а уже после них – страх перед смертью и выступлениями перед публикой. Конечно же, это не реальная статистика, и она широко улыбалась, говоря нам все это, чтобы дать нам понять, что не стоит воспринимать ее слова всерьез, но это сильно впечатлило тех, кто чувствовал, что лучше умрет, чем встанет перед микрофоном. Я снова ощутила приступ самодовольства. С деторождением я уже справилась, а с фактом, что каждый из нас в конце концов обязательно умрет, смирилась. Но выступления перед аудиторией я люблю. Меня хлебом не корми – дай стать центром всеобщего внимания.