Каждое утро я вставал в шесть, проводил зарядку с детьми и крестьянами, а затем отправлялся в маленькую глинобитную школу. Поскольку я отвечал за пятьдесят учеников в возрасте от пяти до двенадцати лет, я разделил их по двум классным комнатам и переходил из одной в другую, обучая чтению, правописанию, фарси и математике. Двое других находившихся со мной членов Сепах-е Данаш учили родителей детей читать и писать.
Через полтора года меня перевели на базу в том же районе обучать курдских ополченцев, пытавшихся помешать иракским солдатам пробираться через границу, чтобы красть еду и овец и насиловать их женщин, что я находил особенно отвратительным. Там я провел восемь месяцев, и тогда же встретился и подружился с человеком, который ныне является президентом Иракского Курдистана, Масудом Барзани. Когда мы, двое молодых парней, по ночам патрулировали холмы вокруг Суфиана в поисках иракских налетчиков, мы понятия не имели, как повернет история, и что впоследствии мы несколько раз будем оказываться по одну сторону конфликта – сначала против иранской революции, а затем противостоя Саддаму Хусейну.
Перед уходом из шахской армии я тренировался с подразделениями Сил спецназначения США на базе под Тегераном, обучаясь парашютным прыжкам со свободным падением и противоповстанческой тактике. В конце 1973 года я был с честью уволен из иранской армии и вернулся в Тегеран, где жил с семьей, работал на фабрике звукозаписи и копил деньги на билет в Штаты.
Несмотря на экономический рост Ирана в начале 70-х, новые социальные свободы, и его положение в межнациональном сообществе, пропасть между богатыми горожанами и сельской беднотой продолжала расти. Образованная элита в Тегеране и других крупных городах лоббировала социальные реформы и голоса в правительстве, в то время как люди в сельской местности побирались ради еды и с отвращением относились к излишествам шаха и его семьи. Единственным, что, казалось, объединяло эти две группы, было неприятие жестокой тактики шахской диктатуры.
Ситуация напоминала мне вступительные строки из одной из моих любимых книг Чарльза Диккенса "Повесть о двух городах", когда он описывал Францию перед революцией:
Это были лучшие времена, это были худшие времена, это был век мудрости, это был век глупости, это была эпоха веры, это была эпоха недоверия, это была пора света, это была пора мрака, это была весна надежды, это была зима отчаяния.
Большинство из людей, которых я знал, чувствовали, что грядут перемены, но по моим ощущениям, вряд ли они будут к лучшему.
Наконец, в январе 1974 года я сел на рейс из Тегерана во Франкфурт, в Германию, затем из Франкфурта в Нью-Йорк и из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Моя двадцатитрехлетняя голова была полна фантазий. Втайне считая себя похожим на итальянскую кинозвезду красавчиком, я ожидал, что в аэропорту Сан-Франциско меня встретят очаровательные блондинки и осыплют поцелуями.
Вместо этого меня встретили дядя и брат на потрепанном пикапе. Они отвезли меня в Санта-Клару и тут же поставили работать на своих заправках Мобил заливать бензин и мыть лобовые стекла по пятнадцать часов в день за 2,5 доллара в час. Станция Ираджа находилась в Санта-Кларе, а дяди Алекса в Сан-Хосе, так что я мотался на велосипеде от одной к другой.
Бензин в те времена стоил 25 центов за галлон, а самообслуживания не было. Я так плохо говорил по-английски, что, когда клиенты говорили: "Залей хай-тест(5) до полного", я не понимал, что они имели в виду. Все, что я понимал, это "регулар"(6) и "премиум".
Из-за скудости моего английского и дороговизны обучения в летной школе мои мечты стать пилотом тут же рухнули. Все еще полный решимости устроить свою жизнь в Штатах, я поступил в городской колледж Сан-Хосе и колледж Вест-Вэлли, а по ночам зарабатывал на жизнь.
Ради дополнительного заработка и чтобы приблизиться к авиации, я устроился чистить Боинги-707 в аэропорту Сан-Хосе, работая в "кладбищенскую смену"(7) и получая 7,5 долларов в час. Однажды ночью, когда я буксировал 707-й компании Pan Am, только что прилетевший с Гавайев, от рулежной дорожки к гейту, у стоявшего рядом топливозаправщика распахнулась пассажирская дверь, и, прежде чем я смог затормозить, воткнулась в нос самолета. Экипаж и более сотни пассажиров целый час ждали, пока ремонтники не отцепили грузовик от носа. Меня обвинили в инциденте и уволили.