Симптомы были похожи на декомпрессионную болезнь: в случае с офицерами ВВС – тремор, онемение и потеря сознания. Совсем не годится, когда нужно быть начеку.
Так что мы спустились до 37200 футов (11340 м), чтобы снизить нагрузку на наши организмы. Ребятам из ВВС стало легче. Но когда мы попытались открыть рампу C-130, скорость потока снаружи была такой, что мы не смогли опустить ее. Вместо этого нам пришлось открыть боковые двери.
Температура внутри самолета опустилась до леденящих кости -10 градусов по Фаренгейту (-23,3 по Цельсию), и обещала стать еще ниже, учитывая силу ветра снаружи. Не исключено, что она опустится до -40 (по Фаренгейту и Цельсию одинаково). У всех нас под прыжковыми комбинезонами было длинное нижнее белье, теплые носки и перчатки, а также капюшоны, закрывающие шею и уши. Холод был критическим фактором, потому что нам было нужно в течение нескольких минут сохранять подвижность пальцев, чтобы должным образом подготовить наше снаряжение перед выходом из самолета, и время, чтобы управлять нашими парашютами сразу после выхода.
Гул внутри самолета делал разговор невозможным, и старший нашей группы поднял руку, давая сигнал о двухминутной готовности. Мы отцепили наши дыхательные маски от пульта C-130 и присоединили их к нашим индивидуальным кислородным баллонам, затем проверили глаза друг друга, чтобы убедиться, что ни у кого нет гипоксии. Пока что у нас все шло хорошо.
Мы быстро проверили по второму и третьему кругу наше снаряжение, соединения и давление в баллонах. Затем цвет сигнального огня сменился с красного на зеленый. Я глубоко вздохнул и, держась в трех секундах позади нашего сержанта группы начал падать со скоростью 140 миль в час (225 км/ч). Ощущение было неописуемым. Мы были так высоко над облаками, что не видели земли. Я знал, что если раскрою свой парашют на такой высоте, он разорвется в клочья. Но я не горел желанием положить конец захватывающему дух падению.
Пока я падал подобно камню, воздух начал давить на мои руки и грудь. Чем ближе я был к земле, тем он был плотнее, и давление возрастало, пока не начало угрожать сорвать с головы маску и шлем. Температура также выросла, когда я пролетел сквозь слои облаков и увидел раскинувшуюся внизу прекрасную, зеленую землю.
После четырех с половиной минут падения я достиг 4000 футов и раскрыл парашют.
Нашей площадкой приземления была взлетно-посадочная полоса международного аэропорта, но сильный ветер тянул нас на запад. Я видел, как сержант впереди меня проплывает мимо взлетно-посадочной полосы. Я опустился на поле сахарного тростника. Ребята, шедшие за мной, пролетели еще дальше, до самой парковки универмага "Кеймарт".
Помимо сержанта группы, получившего обморожение лица, остальные вышли из этого невредимыми. Вот это приключение! Вишенкой на торте стало то, что мы, оказывается, побили мировой рекорд, и попали в выпуски новостей, как местных, так и в Штатах.
По возвращении на Окинаву я услышал, что иракский лидер Саддам Хусейн вторгся в Кувейт и разместил войска на границе с Саудовской Аравией. Это звучало чертовски зловеще для всех, кто, как и я, знали, что Ирак обладает четвертой по величине армией в мире и огромными запасами биологического и химического оружия, а его лидер Саддам – агрессивный сукин сын, желающий доминировать в Персидском заливе.
Война Саддама против Ирана, закончившаяся в 1988 году, оставила его страну с крупными долгами перед Саудовской Аравией и Кувейтом. Учитывая плачевное состояние экономики и царящее среди соотечественников уныние, Саддам попросил арабские страны списать долги. Они отказались.
К испытываемому Саддамом недовольству позицией Кувейта добавился старый территориальный спор и тот факт, что Кувейт превышал квоты ОПЕК на добычу нефти. Когда Кувейт отказался уступить давлению и угрозам иракских дипломатов, Саддам 2 августа 1990 года начал вторжение.
Регулярная иракская армия, насчитывающая миллион человек, быстро одолела крошечные кувейтские вооруженные силы, королевская семья Кувейта бежала из страны, и в течение двенадцати часов Ирак установил контроль над большей частью богатого нефтью Кувейта.