— Ты там часом не помираешь? — уточнила я, переступив с ноги на ногу.
— Проваливай, — глухо выдохнул эльф.
Грубиян.
Хмыкнув, я просунула миску между прутьями решетки и погремела тележкой дальше. Решила, что он ждет, когда вокруг не останется свидетелей и можно будет спокойно приступить к ужину. В конце концов, есть со скованными за спиной руками не только неудобно, но и унизительно, а этот эльф, похоже, страшный гордец.
Но мои догадки не подтвердились. Когда я возвращалась обратно, миска все еще стояла на полу не тронутая. Два кусочка хлеба постепенно размокали в остывшей жиже из гнилых овощей, а пленник стонал и выгибался на деревянной полке, которая служила ему кроватью.
— Эй, — окликнула я его. — Что с тобой?
Эльф не отвечал. Только ужом извивался на своей жесткой постели, шумно втягивая ноздрями воздух.
Тут я поняла, что ни разу за все время заключенный не повернулся ко мне лицом, словно… словно что-то скрывал. Или чего-то стыдился. А еще я вспомнила странное поведение гоблинш, когда принимала смену. То, как они напряженно переглядывались и подавали друг другу молчаливые знаки. И эта их фраза перед уходом: «Скажем ей?»
— Повернись ко мне! — рявкнула я, стиснув в кулаках прутья решетки. — Немедленно!
Эльф стонал, рычал, трясся, поджимал задницу, елозил бедрами по кровати, сводил и разводил лопатки. Казалось, кожа на его руках вот-вот лопнет под напором бугрящихся мускулов.
— Они тебя опоили? Что-то подмешали тебе в воду? Говори!
Из груди пленника вырвался долгий, протяжный хрип, полный муки и сладострастия.
— Все, я иду за лекарем!
— Стой!
Наконец упрямец соизволил откликнуться. Медленно, с явной неохотой он повернул голову и посмотрел на меня через плечо.
Все лицо красное, в каплях пота и дорожках влаги. Глаза черные от широких зрачков. Зубы стиснуты, крылья носа трепещут, каждая мышца под кожей напряжена.
— Покажи мне, что с тобой.
— Иди в бездну.
— Пойду. Но не в бездну, а за лекарем. Покажи. Что. С тобой.
— Проклятая человечка!
Моя угроза возымела действие. Заключенный попытался встать с кровати, но едва не упал и зарычал от злости на свое бессилие. Перед тем, как повернуться и показать мне всего себя, он метнул в меня еще один яростный взгляд. Затем выпрямился во весь могучий рост и вздернул подбородок, словно говоря: «Смотри. Довольна?»
В шоке я уставилась ему между ног.
Там все пылало. Насилу поднятый член стоял колом, толстый и сочный. От мясистой головки к животу тянулась тонкая ниточка влаги. Мошонка надулась от семени так, что была готова лопнуть. Казалось, нажми на эти тяжелые упругие шары плоти — и хлынет фонтан.
Было очевидно, что все это алое, мокрое, распухшее причиняет узнику боль. Беднягу опоили. Навязали ему чувственную агонию и беспомощного бросили мучиться от похоти.
Еще и руки скованы за спиной…
Никак не облегчить свои страдания.
Светловолосый гигант смотрел на меня с вызовом. Словно ждал, что я начну издеваться над ним, и готовился пресечь поток насмешек. И хотя нас разделял частокол из металлических прутьев, а заключенный был в кандалах, я не чувствовала себя в безопасности, даже попятилась от решетки. Вспомнила, что случилось с Сэмом, когда он подошел к камере слишком близко.
— Я схожу к начальнику тюрьмы за ключом от твоих наручников.
Изящная бровь эльфа дернулась. Он недоверчиво прищурился, следя за мной из полумрака темницы, словно хищный зверь из засады.
— Освобожу тебе руки, и ты себе поможешь.
Я кивнула на его проблему.
Заключенный промолчал, но его глаза чуть расширились. Он явно ждал от меня другого. Злорадства, каких-нибудь унизительных реплик, а не помощи и участия.
Ощущая на себе его взгляд, я устремилась к лестнице. Только на ее середине до меня дошло, что сейчас вечер и начальник тюрьмы давно дома, на соседнем острове, а ближайший паром будет только утром. До этого времени ключ от наручников не достать и руки страдальцу не освободить. Проклятье!
И что теперь делать?
Вариантов было несколько.
Например, я могла не делать ничего — оставить эльфа один на один с его пикантным затруднением. Пусть терпит до прихода начальства, а я просто буду держаться подальше от его камеры, чтобы не слышать стонов и хрипов боли.
Наверное, так мне и следовало поступить — закрыть глаза, заткнуть уши, не ходить в тот коридор, но…
Я вспомнила алый распухший член, готовый лопнуть от желания. Если беднягу так корежит уже сейчас, что с ним будет через несколько часов? Переживет ли он эту ночь и не встретит ли рассвет калекой? Не сломается ли его грозное копье, если это дикое, навязанное возбуждение так и не найдет выхода?