- Как красиво… - выдыхает Ильяс, остановившись на краю обрыва.
Я отворачиваюсь, потому что мне страшно на него смотреть. Это часть моей фобии: на открытом пространстве я не только боюсь высоты, но и переживаю, что кто-то другой может сорваться, оступившись.
Луг большой, вдали от края мне вполне комфортно, и я наклоняюсь к корзине, оставленной Ильясом. Ее, похоже, собирала мама. Неожиданно приятно, что они с отчимом так заботятся обо мне. Я замучила их своими болячками, вот они и подсказали Ильясу, как меня развлечь.
- Не надо, я сам, - говорит Ильяс, подходя ближе. Он расстилает на траве покрывало, кидает подушку. – Садись, отдыхай. Здесь хорошо, да? Далеко от края?
Он и об этом помнит? Кажется, я действительно смогу расслабиться. Забота подкупает, помогает почувствовать себя нужной и… любимой.
- Хорошо, да, - киваю я. – Мне здесь нравится.
Я опускаюсь на подушку, поджав ноги, и наблюдаю, как Ильяс неторопливо раскладывает на покрывале припасы: лепешки и овечий сыр, спелые помидоры и зелень, фрукты и сладости. Мне тоже хочется позаботиться о нем, поэтому отрываю кусок лепешки, заворачиваю в него кусок мяса, сыр и зелень.
- Попробуй, - предлагаю я. – Сыр мама делает сама, а Ахарат так жарит мясо, что оно тает во рту.
- То есть, ты знала? – улыбается Ильяс. – А, может, помогала собирать корзинку?
- Нет, не знала. – Я возвращаю ему улыбку. – Корзинка знакомая, салфетки и посуда – тоже.
Он тянется к лепешке и ест из моих рук, жмурясь от удовольствия, но потом вдруг замирает.
- Черт! Тами…
- Что? – пугаюсь я. – Невкусно?
Ильяс берет меня за руку и поворачивает кисть ладонью кверху.
- Тебе же больно, - упрекает он. – Почему молчишь?
- Ерунда. – Я прячу руки. – Всего лишь синяк.
- Погоди, у меня в аптечке есть мазь…
Он уходит к машине и возвращается с тюбиком.
- Не надо, - уговариваю я. – Ничего страшного.
Куда там! Ильяс не слушает возражений. Однако, когда он осторожными движениями втирает мазь в кожу, я чувствую, что ему это нужнее, чем мне. Ему это так же приятно, как мне – ощущать заботу любимого мужчины.
- Теперь я буду тебя кормить, - говорит он, закончив, и садится рядом.
И я ем с его рук все, что он предлагает, и не замечаю, что он все ближе и ближе.
- Сними платок, - просит Ильяс.
Я ощущаю на щеке его горячее дыхание и не могу сопротивляться. Нет, просто не хочу! Пальцы нащупывают булавку, платок соскальзывает с головы. Ильяс сам выдергивает из волос заколку, распуская пучок. Я, как завороженная, не могу отвести взгляд, пожирая глазами его лицо.
- Я не могу без тебя, Тами, - шепчет Ильяс, наклоняясь к шее.
Его губы касаются кожи, и я замираю, боясь спугнуть наваждение.
- Я одержим тобой, - продолжает он, перемежая слова поцелуями. – Ты нужна мне, малышка Тами. Я люблю тебя.
Он целует меня в губы, сладкие от виноградного сока, а я обнимаю его за шею, и мы вместе падаем в траву.
Руки Ильяса обжигают сквозь одежду, но ничего лишнего он себе не позволяет: только нежную ласку, только поцелуи, заставляющие забыть обо всем. Вино мы не пили, но я такая пьяная, что кружится голова.
- Тами, выходи за меня, - просит Ильяс, нависнув надо мной. – Выходи по-настоящему, не фиктивно. Между нами нет и не было ничего плохого. Мы не должны расплачиваться за ошибки родителей.
Я смотрю на него, щурясь от солнца, что висит над нами, и не знаю, что ответить. Однозначного «нет» уже не получится, но и «да» мне не выговорить.
- Тами? – Кажется, Ильяс понимает, что ничего вразумительного не дождется. – Пообещай, что подумаешь, пожалуйста.
- Я хочу тебя.
- Что? – переспрашивает он изумленно.
- Хочу тебя, - повторяю я. – Представь, что ты вытащил из коробочки бумажку, а там написано «Секс в необычном месте».