— Извините, операция отклонена, — с виноватой улыбкой смотрит на меня портье. — Может быть, у вас есть другая карта?
Я роюсь в своей сумочке, доставая ещё три кредитки: одна на ежедневные расходы, одна — для путешествий, и третья — на экстренный случай. Не знаю, зачем их так много, но Паша всегда знает как лучше. Возможно, сегодня и есть тот самый экстренный случай?
— Попробуйте вот эти, — протягиваю я их девушке, которая по очереди прикладывает их к терминалу.
— Простите, — возвращает их мне. — Может быть, наличные? — с надеждой спрашивает она, и я начинаю рыться у себя в кошельке.
Кто в наше время вообще носит с собой наличные? И я отрицательно качаю головой в ответ.
— Извините, тогда мы не может вам предоставить номер, — сообщает она мне, как-будто мне и так это не понятно.
Я выхожу на улицу, где меня всё так же ждёт машина, а Иван даже не удосужился достать из багажника мои чемоданы. Он знал? Что-то, чего не знаю я?
Сажусь на заднее сидение и начинаю раздумывать, что же мне делать. Телефон мужа вне зоны доступа. В любом случае, пытаться достучаться до него сейчас, всё равно, что долбиться голыми кулачками в тяжёлую, окованную железом дверь неприступного замка. Никто не откроет.
Звонить родителям в другой город? Не вариант. Они всегда были против этого брака. Полный мезальянс и огромная разница в возрасте — почти двадцать лет, да он не намного младше моего отца! Точнее, отчима. А моего мужа, наверняка, считают педофилом, который посмел увести их юную неопытную дочь из тёплого семейного гнёздышка. И со стороны именно так всё и выглядело… Только не было уютного семейного гнёздышка: слишком рано я сама уже упорхнула из него, потому что слишком рано повзрослела. Подруги? Уже три часа ночи, и думаю, они мне ещё пригодятся выспавшимися и бодрыми. Ну что же, придётся воспользоваться своим планом Б, про который никто не знает.
— Едем на Ленина, — командую я Ивану, который уже садится за руль и выруливает на дорогу.
Всего десять минут — и мы на месте. Мы паркуемся у четырёхэтажной кирпичной сталинки, и мой водитель выволакивает из багажника огромный чемодан и сумки. Тащит их на последний этаж без лифта, где я, нащупав в сумке заветный ключ, открываю дверь своей тайной квартиры. Своего убежища. Правда, теперь уже не совсем тайной, но Иван же расскажет моему мужу, откуда надо будет меня забрать? Что привезти обратно домой? Если Паша до этого не проверил все мои счета и недвижимость. Ему же любопытно было, куда я дела деньги, за которые он купил меня два года назад?
Иван заносит мой багаж в совершенно пустую квартиру с белыми, только недавно выкрашенными стенами, и остаётся стоять, не двигаясь. Мой гулкий и пустой дом пахнет ремонтом, пустотой и одиночеством. Хотя по сравнению с дворцом Шереметьевых это просто жалкая комнатка для прислуги.
Ваня оглядывается по сторонам с кривой усмешкой и с издёвкой спрашивает:
— Что-нибудь ещё, Дина Павловна?
Как странно, за все годы, что он у нас работает, я ни разу не слышала от него подобного тона. Наглого и развязного. Я внимательно смотрю на него, и с ужасом для себя вдруг понимаю, что передо мной стоит не вышколенный, подтянутый и предельно вежливый шофёр-телохранитель, которому можно доверить отвозить ребёнка в школу или жену в ресторан. А страшный подонок из подворотни: опасный и подлый, который просто так может пырнуть заточкой. Или плеснуть в лицо кислоты по приказу. Или просто так, ради забавы. Я чувствую, как мгновенно холодеют кончики моих пальцев на руках и ногах, как от лютой зимней стужи. Но только от животного, первобытного страха, который парализует меня. Главное не дать ему понять, что я его боюсь, — проноситься у меня в голове, а Иван, делает шаг вперёд, и уже совершенно откровенно говорит, ощерившись своим шакальим оскалом:
— Палку на ночь, Дина Романовна? Не желаете? Я это могу сделать даже лучше твоего мужа. Не веришь? — я вижу, как шевелятся его губы, и не могу поверить, что он осмелился говорить такое жене своего босса. Который может его уничтожить, стереть в пыль, размазать между пальцами в один миг. — Подумай хорошенько, пока я добрый, — подступает он ко мне ещё ближе, и я могу рассмотреть темноту и страх вонючей подворотни в его чёрных пустых глазах. — А могу и два раза. И три. Сколько ты хочешь? — с издёвкой продолжает он, и я понимаю, что он может всё. Надо срочно взять себя в руки. Только не показывать ему своего страха.
И хотя мне кажется, что мои внутренности сейчас перекручены тонким жгутом, я, стараясь не терять достоинства и спокойствия отвечаю:
— Уверена, Иван, что Павлу Владимировичу не понравилось бы, если бы он услышал, как вы общаетесь с его женой. Не знаю, что именно вам даёт повод так разговаривать со мной, но я думаю, что вам лучше всего уйти. Сейчас же, — произношу я, стараясь дышать животом. Как меня учили на йоге. Шакалы боятся спокойствия и силы. Спокойствия и силы.