Теория
Пока наши инструктора сами учатся летать на штурмовиках, мы штурмуем теорию. Главным образом, долбим «Краткий Курс». Блистательную лекцию о коммунизме нам прочитал сам начальник политотдела. Прочитав /часа полтора одуряющей дребедени/, приказал нам задавать вопросы. Это — самая противная часть занятий. Спрашивать ни о чем не хочется, а надо, ибо уровень нашей политической активности определяется и тем, какие вопросы мы задаем на политзанятиях. Нам надо проявить зримым образом, что мы не только внимательно слушаем, но еще и творчески подходим к данной теме. Непременно творчески,— этого от нас требуют неуклонно. Творчески, и дело с концом. Вот мы и творим такое, что у самих уши вянут от стыда. Итак, полковник приказал нам задавать ему вопросы. Мы наморщили лбы. Молчание затянулось. Наконец, Гизат не выдержал и спросил, будут ли нужники при коммунизме и кто их будет чистить. Мы захихикали. Полковник сказал, что ничего смешного нет, вопрос серьезный. Может, кто из нас ответит? Руку поднял Мамалыга. Мы приготовились к очередной хохме. Мамалыга сказал, что нужники при коммунизме останутся, их даже больше будет, ибо жратвы будет по потребности и срать будут во много раз больше. Что касается чистки, то будут изобретены особые комбайны. Вроде хлебоуборочных. Работать на них будут бывшие пилотяги. Особенно такие асы, как Гизат. Вот штурмовики устареют, и нас будут переучивать на такие машины.
Мы похихикивали. Полковник покровительственно усмехался. Гизат кипел от возмущения. Полковник сказал, что Мамалыга в общих чертах прав, при коммунизме всю черновую работу будут делать машины, а люди будут заниматься творческим трудом. На перемене Макаров издевался над полковником, сказал, что потребуется еще изобретать особые машины для очистки общества от такого г...а, как политподготовка. В другой группке отличники Прилепин, Хижняк и другие всерьез обсуждали лекцию полковника. Из их речей было очевидно, что нам коммунизма не видать. Не доросли. Не пустят. Ну и ... с ним, с коммунизмом, сказал Кит. Тут в любую минуту нас могут в пекло сунуть, а эти недоноски...
И тут теория
— Ладно,— говорит Жених.— Черт с ним, с твоим коммунизмом. Тут я не спец. Может быть, ты и права. Я физик. Твой Ленин говорил, что электрон неисчерпаем вглубь. Что он имел в виду? Что электрон делим, состоит из более мелких частей? Но это же чушь с физической точки зрения. Понятия делимости, части, целого, структуры и т.п. вообще неприменимы к элементарным частицам. Говорить о частях и строении электрона так же нелепо, как спрашивать, сколько весит интеграл, какого цвета тензор.
— Я не знаю твоей физики,— говорит дочь.— Но Ленин, очевидно,имел в виду что-то другое.
— Что? Если выясняется, что ваши классики пороли чушь, вы тут же утверждаете, что мы их неверно поняли. Так что же он все-таки имел в виду?
Дальше я слушать не хочу,— ничего не понимаю. Но Жених, по-моему, более здраво, чем дочь рассуждает.
Выдающиеся события
Странно устроена человеческая память. Мы топали строевой, долбили аэродинамику и марксизм, получали благодарности, обсуждали и переживали полеты, торчали над картой, обозначая флажками линию фронта, и т.д. Но все это исчезло, забылось начисто. Как будто этого и не было совсем. А что навечно въелось в память? Пустяки. Например, как Мамалыга на пари съел посылку, которую получил Кит, как выкрасили козу штурмана эскадрильи и потом ее же сожрали, свалив на волков, как воровали мыло из технического склада, как Володька Кузнецов спер бархатный занавес из клуба, как наш инструктор на учебном самолете сел на крышу своего же сарая и т.д. и т.п. Лишь такие пустяки всплывают в памяти, оттеснив в забвение то, что составляло основу, суть, цель и смысл нашей жизни. Но пустяки ли это были на самом деле? Может быть, нам задурили голову и повернули наши мозги совсем не в том направлении, в каком им следует быть по извечным законам жизни? Вот я до мельчайших подробностей помню, как мы с Макаровым делили имущество полковника Горбатова, преподавателя тактики ВВС. Он развелся с женой. И они даже огурцы соленые разделили. И даже дочерей,— им повезло в этом случае, у них были две девочки близняшки. Очаровательные девчонки. Мы с ними тогда хорошо поболтали о Блоке, Есенине, Маяковском... Они издевались над своими родителями. Когда мы кончили дележ, полковничиха налила рюмку водки Макарову из своей половины бутылки и достала огурец из своей бочки, а полковник — то же самое мне из своей половины. Я чувствую все это до сих пор каждой клеточкой тела. А вот первый свой боевой вылет описать не могу. И не чувствую его. Помню только, что получил около двадцати пробоин. И все...