В преддверии рая

И такого рода «пустяками» наполнена вся жизнь института. А теперь в связи с предстоящей сменой руководства институт буквально кипит от сплетен, слухов, злословия, интриг. Одуреть можно, если всю эту муть принимать всерьез и переживать. А ведь для сотрудников это и есть их реальная жизнь. Они-то переживают, да еще как! И к тому же совершенно напрасно, ибо кандидатура директора уже намечена. Директором будет «молодой и талантливый» ученый из Москвы. Он дал согласие на несколько лет приехать к нам и поднять уровень нашего института с тем условием, что на следующих выборах в Академию его изберут в член-коры. Я об этом знаю, но меня попросили пока помалкивать. А зачем помалкивать? Все равно же скоро весь город об этом будет болтать.

Из «Баллады»

И стою я перед строем,
Скажем прямо, не героем.
Политрук прочесть спешит,
Перепутав падежи,
Все спряженья и склоненья,
Про мои про преступленья.
Плохо койку заправлял,
Хуже всех в мишень стрелял,
И шагал не с той ноги,
И не чистил сапоги,
И газеты не читал,
В самоволку умотал,
В час тяжелый над страной
Нагло спал с чужой женой.
Преступлений всех не счесть.
Опозорил части честь.
Но придет всему финал:
И теперь — под трибунал.
Ну а мне на все плевать,
Будто мне не привыкать.
Больше вышки не дадут,
Дальше фронта не пошлют.

На «обед» — кусок черняшки,
Кружка аш-два-о из фляжки.
Повезет, коль часовой
Даст курнуть «чинарик» свой.
Лишь успел я «пообедать»,
Мне подкинули соседа.
Пригляделся — вот-те на!
Ты ж из летного звена!
И к тому ж в комбинезоне.
Это что — заместо зоны?
Новичок рукой махнул,
На пол сплюнул и вздохнул:
Вылетаем, брат, в трубу,
Летчики-пилоты,
Прямо с зоны на губу.
Что за идиоты!

Костя

Костя говорит, что теперь наш институт - унылая, серая, бездарная, заурядная контора. Раньше, в хрущевские времена и первое время при Брежневе /по инерции, очевидно/ в институте была отличная самодеятельность, постоянно ходили в туристические походы, банкеты каждую неделю кто-нибудь устраивал, за границу частенько ездили, всякого рода симпозиумы, стенная газета выходила веселая и зубастая. Говорят, что несколько номеров сохранилось у ребят. Хохмы веселые отмачивали.В общем, жизнь была. И пьянки были не такие мрачные, как сейчас. А теперь... Что осталось? Нудные собрания. Демонстрации. Избирательный участок. Встречи Вождей. Безобразные скандалы вроде последнего случая, когда у Н... украли дубленку, а 3... попался в махинациях со взносами. В общем, муть. И люди стали совсем другими. Нет, не то что постарели, Институт даже помолодел. Молодежи теперь больше... Надлом какой-то странный произошел.

Мы сидим, запершись в моем кабинете. Я достал из сейфа бутылочку коньяка и маленькие стопочки, и мы смакуем великолепный старый коньяк, который мне подарил один аспирант из южной республики /я ему устроил хорошее место в общежитии/.

— Хотите верьте, хотите нет,— говорит Костя,— даже этот подонок Барский принимал участие в наших хохмах. Он был довольно остроумный мужик. Юмор его, конечно, был своеобразным, но все-таки... Помните историю с перепечаткой «Демагогической логики»? Так он один из авторов этого памфлета. Ему же принадлежала идея введения единицы измерения степени подлости- «свина». Да, в честь Свинарева. Знаете? Представьте, его тогда убрали из института. После помещения наших хулиганских материалов по «свинологии» в стенгазете. А теперь? Свинарева поставили на учет в нашей партийной организации, хотя он давно на пенсии. А что такое Барский, вы сами знаете. Только эта гадина Стваржинская может его переплюнуть по мерзости. Сейчас он упорно хочет раздуть эту мизерную историю со своими мэнээсами, которые устроили что-то вроде обсуждения «Гулага» в отделе. Даже партбюро вынуждено его сдерживать. Мол, люди говорили на основе слухов и к тому же осуждали Солженицына за оправдание власовцев. Скажите, на кой ему нужно раздувать эту историю? Ведь ему самому же неприятности, в его отделе такое чепе было. Ведь дальше нынешнего поста он все равно не поднимется.