О Москве
Принято ругать Москву как скучный город. Но я не сменяю его ни на какой другой. Мои знакомые думают, что я лицемерю или рехнулся. Но я не рехнулся и говорю чистую правду. Один Забулдыга согласился со мной и поверил в мою искренность. Дело в нас самих, а не в Москве, сказал он. Говорят, в Москве с едой плохо. Но меня вполне устраивает то, что можно купить в магазинах. В рестораны меня не тянет, я предпочитаю за углом, в подъезде, в подворотне. Романтичнее. И публика приличнее, чем в ресторанах. Говорят, в Москве с жильем плохо. Это раньше вот было действительно плохо. А теперь благодать. Сколько вам лет? Мальчишка! А уже отдельная квартира. Разврат, молодой человек! Меня моя комнатушка устраивает вполне. И коммуналка мне не мешает. Я даже комнату не запираю, все равно у меня взять нечего. Развлечения? А знаете, сколько в Москве музеев, выставок, театров?! А людей всякого рода! А стадионов! А забегаловок! Зажрались люди, не умеют ценить то, что есть. А главное, за что я ценю Москву, это — неслыханный демократизм населения. Где еще в мире возможно такое, чтобы рядовой забулдыга мог вот так запросто беседовать с лучшими писателями, художниками, учеными страны? И вообще, здесь лучшие люди общества лежат на самом его дне и доступны всякому, кто готов проявить хоть какое-то любопытство к ним. А жить в этом слое и есть высшее наслаждение для умного и порядочного человека. Надо лишь отречься от корыстных и тщеславных намерений и научиться отличать подлинные ценности от мнимых. Вот если бы мне, например, предложили на выбор — беседу с Вождем с последующей публикацией ее в газетах и эту встречу с вами, я предпочел бы вторую без всяких колебаний. О чем мне говорить с тем дегенератом?
Я медленно тянул отвратное вино, не замечая его отвратности, слушал добродушную болтовню Забулдыги и блаженствовал. В Москве, сказал я, можно создать свою собственную среду обитания и стиль жизни, независимые от официального общества. Последнее вообще можно рассматривать как внешний источник средств существования. Верно, сказал он. Есть много способов добывать деньги, не вступая в тесные контакты с официальным обществом. А милиция, сказал я. Могут посадить или выселить как тунеядца. Если не лезть в политику, не тронут, сказал он. Я плачу участковому десятку в месяц и поллитровку, и он меня даже охраняет. Если человек решит оторваться и обособиться от официального общества, приспособиться жить в таком состоянии можно научиться быстро. Хотите, научу? Спасибо, сказал я. Пока я пытаюсь делать то же самое на более высоком уровне. У нас иногда и в учреждении можно приспособиться жить так, как будто тебя вообще нет.
Друг
Из нашей «конторы» на вечере у Сына был еще один парень, который сейчас вовсю обхаживал Сына и считался его лучшим другом. Друг — парень не без способностей, но лодырь и ловкач. Большой специалист по женской части и по выступлениям на собраниях. Одержим автомобилем и туристическими походами. Автомобиль, по его мнению, есть не средство передвижения, а средство совращения. А турпоходы — единственное место, где возможны подлинно человеческие отношения. Последние у него сводились опять-таки к песням у костра и ночи с женщинами в палатке. На работе к Другу относятся скорее с юмором. Ловкие речи его на собраниях мало что дают ему, но избавляют других от этой мерзости. Иногда он выступает очень рискованно, но всегда ловко выкручивается в самом конце под дружный смех аудитории и покровительственные улыбки сидящих в президиуме ответственных лиц. Он — самое «левое» крыло нашего учреждения, но такое, что начальство довольно такой «левизной» чрезмерно и поощряет Друга на такие «смелые» шаги. На последнем собрании мы должны были клеймить диссидентов. А Друг вдруг заболел. Температура под сорок. Секретарь партбюро велел доставить его на собрание во что бы то ни стало, обещая за это неделю «отгула». Его привезли. И он выступил так эффектно, что минут пять аплодировали. Особенно эффектно прозвучало у него одно место. Допустим на минуту, сказал он, что «борцы за права человека» действительно те, за кого они себя выдают. Назовите теперь имена тех, в защиту прав которых они выступили. Вот они:... А теперь посмотрим, кто они, эти жертвы нарушения «прав человека». Ба, знакомые все лица! Так это же те же самые члены того же самого комитета борьбы за те же самые «права человека». Так не будет ли справедливым и научно точным считать их лишь борцами за то, чтобы их считали борцами за «права человека», т.е. в некотором роде — метаборцами.