Был, правда, у нас один парень /трудно сказать, какая у него была должность/. Красивый, ловкий. Уже капитан. Три ордена. Одно время мы жили с ним в одной комнате. Так он мне говорил, что я типичный лапоть. Прицепился, мол, к одной бабе. Теперь время такое, надо удачу ловить. Вот он, например, уже вторую сотню заканчивает. Пока полтысячи не трахнет, не успокоится. Болезни? Ерунда! Сказки. Надо только уметь выбирать. Выбирай невинных девчонок, полная гарантия, что не заразишься.
Слушал я этого капитана, и завидно мне становилось. Конечно, он малость привирал, но не очень. Я сам не раз убеждался в этом. Он водил девчонок в нашу комнату. Меня на это время он выгонял. И по виду уходивших девчонок было видно, что он своего добивался. Как-то я ему сказал, чтобы он устроил мне одну девчонку. Он сильно удивился. Как? Неужели ты сам не можешь?! Это же так просто! Вот они все так,— понимают, что не все то, что доступно им, доступно другим. Этот капитан ужасно в чем-то схож с Гением. Тот тоже однажды сказал директору, когда тот попросил его помочь мне довести до печати одну его статейку, что с такой тривиальной темой может справиться даже ребенок.
Наслушался я разговоров капитана и решил применить его теорию к моей помощнице Замухрышке. Первый раз после этого я осмотрел ее внимательно. И заметил, что она не так уж дурна. И не такая уж тощая. Грудь, зад, ножки,— все в норме. И мордочка премиленькая. А зубы, скажем, прямо заглядение. Скромненькая, тихенькая,— так это же хорошо. В общем, я остался доволен осмотром и принял твердое решение: эта девочка будет моей!
Вечером я взял у своей бабы поллитровку и закуски, сказал, что сегодня занят, встречаюсь с одним важным человеком /баба считала, что я на «секретной работе»/ и угощение для него. Позвал к себе Замухрышку, попросил капитана на время смыться /дал, кстати, ему координаты своей бабы и, судя по всему, он там заночевал,— потом я своей бабе за это сцену закатил дай боже!/. Замухрышка сначала отказалась пить, просила ее отпустить. Но я уговорил ее выпить стопочку, пообещав отпустить потом. Она выпила и захмелела. Потом еще. В общем, так она и осталась у меня. Но хотя она и была пьяна, я с ней ничего не мог сделать. Уперлась, как осел: пока не зарегистрируем брак, она не даст! Всю ночь я с ней промучился. Утром капитан, увидев мой измученный вид, поздравил меня с победой.
Меня история с Замухрышкой, как говорится, заела. Я решил добиться своего, чего бы это мне не стоило. Это качество — железную и непреклонную волю - я в себе ощутил еще в школе. На следующую ночь я ушел к своей бабе. Та все время путала меня с капитаном, и я закатил ей сцену ревности. Все мои попытки в последующие дни заманить Замухрышку к себе в комнату не увенчались успехом. Тогда я пошел на хитрость. Перепечатывала она какие-то секретные бумаги для начальника /а у нас все бумаги были секретные,— война!/. Вышла на минутку/ в туалет, надо полагать/. Я у нее несколько листочков и изъял незаметно. Так, чтобы она не сразу хватилась. Чтобы хватилась тогда, когда меня в комнате не было. Чтобы меня видели в другом месте. В общем, я все тонко рассчитал. А за потерю таких документов... Сами понимаете! Тем более для глупой девчонки. Документы-то, конечно, ерунда. И ничего бы ей не было. Ну, дали бы суток пять губы, и все. Но она-то не знала, глупая. Она-то думала, что за это полагается трибунал.
Хватилась она этих листочков, побледнела, губы трясутся. Мне аж жалко ее стало. Она ко мне, конечно. Я же начальник ей. Дело, говорю, серьезное. Надо подумать, приходи, говорю, ночью ко мне и обдумаем. Придешь — все возьму на себя, найдем эти листочки. Не придешь — пеняй на себя. Трибунал! Вот так-то! Она ничего не сказала. Ушла куда-то. Я про себя усмехаюсь: мол, придешь, голубушка, никуда не денешься! А она, дура, взяла и повесилась! И записку оставила, в которой все рассказала. Честная, мол, она. Вот и раздули из этого пустяка дело целое.
Эх, молодость, молодость! Ушла ты и никогда не вернешься. В трудные годы жизни Страны ты прошла. Тяжкие испытания выпали на твою долю, не то, что у нынешней молодежи. Они без труда и трудностей имеют все то, что мы отстояли для них такой дорогой ценой!
Институт
После демобилизации из армии я поступил в Институт Международных Отношений. Конечно, пока мы воевали, тут подросли маменькины сыночки со связями и знанием иностранных языков. И нам, ветеранам, нелегко пришлось. Надо было наверстывать упущенное и заниматься общественной работой. Меня сразу избрали в партийное бюро курса, затем — секретарем парторганизации курса, затем — в бюро всего института. Учиться было трудно. К тому же я в это время уже женился. Правда, у жены была хорошая квартира, и отец ее заведовал крупным магазином, так что жили мы сытно. Но все равно семья. Так что пришлось специализироваться по Польше. Кто знал, что эта специализация, казавшаяся тогда самой легкой, окажется скоро довольно коварной и бесперспективной?!