В преддверии рая

Сны

Известно ли вам, говорил Забулдыга, что сонология /или снометрия/ возникла сначала как хохма? В «Евангелии от Ивана», например, четко сформулирован принцип соответствия сновидений социальному статусу человека:

Я знаю, будете смеяться:
Нам даже сны по рангам снятся.
Пока не удостоен ты
Занять высокие посты,
Пока к чинам на приобщился,
То сколько бы во сне не тщился,
Ты не узришь себя царем
И партбюро секретарем.
И потому, упившись в стельку,
Ляг под забором, не в постельку,
Пуская с храпом пузыри,
Сны предуказанные зри
О том, как ты, упившись в стельку,
Слег под забором, не в постельку,
Пуская с храпом пузыри,
Лежишь с зари и до зари.

Согласно теории Великого Сновидца, продолжал Забулдыга, которую он сформулировал, находясь в «психушке», чистейшими и волшебнейшими снами являются сны детства. Конечно, это было эмпирически известно и ранее, но тут это положение доказано как теорема. Но сны детства, увы, нельзя подглядеть, ибо младенцы еще не ведают, что такое ОГБ. Автор «Евангелия» соглашается с этим, но делает все же одно исключение:

Допустим, я в жизни своей не плошал
И стал генерал или даже маршал.
Допустим, я в поте лица потрудился
И высших ступеней подняться добился.
И хоть я не царь, как водилося встарь,
Но пусть Рай, Обл или Ген-Секретарь.
В искусстве, допустим, процвел благородном.
Артистом заделался Заел.или Народным.
Доктором стал, пусть хотя кандидатом.
Лауреатом. И депутатом.
Пусть мое имя не сходит с страниц.
Пусть даже министры склоняются ниц.
И пусть манекенщицы и балерины
Готовы со мною залечь на перину.
Пусть чудо такое судьба мне устроит,
Чтоб я ежедневно питался икрою,
Чтоб пил, словно воду, старинный коньяк,
Чтоб ехать в Париж было сущий пустяк.
И яркую осень. И свежесть весны.
Готов все сменять я на детские сны.
И только одно я меняться отрину:
По улицам пьяным мотаться в дымину.
И только одно променять я премину:
Спать в подворотне, надравшись вдрезину.

А почему? А потому, что состояние опьянения есть самое блаженное для мыслящего существа: оно приобщает к Богу. А сам-то Он пил, спросил я. А как же, сказал Забулдыга. Он даже воду превращал в вино перед тем, как пить. Но Он никогда не надирался до такого свинского состояния, как мы порой, сказал я. Ваше утверждение недоказуемо, сказал Забулдыга. И неопровержимо. Впрочем, у меня есть большое подозрение, что «Новый Завет» сочиняли забулдыги вроде нас, а они несколько романтизировали фактический ход жизни. Если хотите, я могу обосновать свое предположение более подробно. Не надо, сказал я. Я готов его принять на веру.

Мы сидим на подоконнике в незнакомом подъезде. Жильцы, проходя мимо, зло смотрят на нас, шипят проклятия, грозятся милицией, но мы их игнорируем. Мы знаем, что они нас боятся, как огня. И молят судьбу, чтобы мы помочились и сделали по-большому не у их двери, а у двери соседей этажом выше или ниже.

Согласно теории Великого Сновидца, сказал Забулдыга, когда мы прикончили трапезу и аккуратно завернули ее неизбежные отходы в газету, только младшие научные сотрудники без степени остаются подобными детям до зашиты диссертации. Я еще не кандидат, сказал я. И не будьте им, сказал Забулдыга. Став им, вы покинете Бога, а Он покинет вас. Но ведь Его же все равно нет, сказал я. Из того, что Его нет, логически не следует, что Он не покинет вас, сказал Забулдыга. Аминь!

Как давно это было! как жаль, что это прошло! И почему я так и не увидал детских снов?

Праздники, будни, изобилие

Я полный профан в музыке. Никогда не хожу на концерты. И больше десяти минут хорошую музыку вынести не могу. И это вовсе не потому, что у меня отсутствует музыкальный слух. Скорее, наоборот. В детстве у меня обнаружили какие-то незаурядные способности и хотели учить музыке. Но ничего не вышло: я начинал плакать и стремился убежать. Просто убежать куда-нибудь. Так и теперь. Как только я начинаю слушать хорошую музыку, во мне подымается звенящая тревога и тоска, и я убегаю. Музыка есть для меня самое высшее, что создали люди /а люди ли?/, и я считаю для себя кощунством вообще говорить о ней. Если, конечно, это хорошая музыка, а не наша советская дребедень. Эту я могу слушать сколько угодно. Она на меня не действует. Она вообще не есть для меня музыка, и я не обращаю на нее внимания. А заговорил я о музыке потому, что сейчас праздник, юбилей какой-то. Повсюду грохочет... нет, не музыка, а песни советских композиторов. Сочинения, в общем. И я вспомнил Забулдыгу. Тогда тоже был какой-то юбилей. И тоже стоял грохот, ложно именуемый музыкой.