— Твой путь давным-давно открыт,— сказал Знакомый, когда я высказал ему свое отношение к йоге и свое тяготение к противоположному пути.— Добровольная жертва во имя страждущего человечества.
Знакомый последнее время часто бывал у меня. Обычно он использовал мою квартиру для встреч со своей любовницей. Но иногда заходил и просто так, поболтать, выпить кофе или вина. Говорил он с некоторым оттенком юмора. А я не старался показывать ему, что меня эта проблема волнует как проблема реальной жизни.
— Идея жертвенности стара, как мир,— говорил Знакомый, развалившись в моем кресле-инвалиде и потягивая вино, которое он на сей раз принес с собой /в нашем районе продается одна только дрянь/.— Она, должно быть, в самой натуре человека, как биологического существа, заложена. И самая сильная жертва во имя рода человеческого — жертва своей собственной жизни. Жизнь есть самое дорогое достояние человека. Потеря ее всегда есть трагедия, а добровольная потеря — трагедия вдвойне.
Знакомый вошел в роль, прочитал мне популярную лекцию на эту тему. Наконец, он добрался до самосожжения.
— Жертва жизни производит сильное впечатление на свидетелей. В особенности, если это совершается достаточно ярко. Самосожжение с этой точки зрения особенно впечатляюще. Присоединяется общее отношение людей к огню. Обрати внимание, ад у христиан /а мы в глубине души до сих пор еще христиане/ — Геенна Огненная. А самое страшное для современного человечества — атомная война, которая тоже есть всеуничтожающий огонь. Не случайно потому идея жертвы путем самосожжения снова стала популярной в наше время. Самосожжение интересно еще и тем, что оно оставляет людям широкие возможности для интерпретаций. Человек поджигает себя! Значит — худо! И каждый подставляет на место этой переменной «худо» свое близкое понятие худо. Само по себе самосожжение выражает крайнюю степень страдания и протест против того, что порождает страдание. Оно гораздо сильнее воздействует на души людей, чем покушение на чужую жизнь, какой бы мерзкой ни была последняя. Оно очень емко по последствиям в душах людей, хотя видимой реакции может и не быть. В случае покушений на чужую жизнь обычно бывает сенсационный эффект. Но он сродни нездоровому любопытству. Эффект самосожжения уходит вглубь.
Знакомый увлекся темой, рассказал о многих известных случаях и попытках самосожжения. Оказывается, и тут есть целая теория. Например, далеко не безразлично место акции, отношение к свидетелям и т.д. Можно поджечь себя на крыше дома и горящим броситься вниз. Преимущество — наверняка не потушат /теперь, сволочи, обычно успевают потушить!/. Но эффект самосожжения резко снижается: оно воспринимается просто как акт самоубийства, а огонь приобретает смысл лишь средства привлечения внимания. Мистическая или хотя бы иррациональная сторона сжигания живого человека исчезает. А это — главное.
— Особенность нашей Страны,— продолжал Знакомый,— состоит в том, что граждане враждебно относятся к самосожженцам. Свидетели самосожжения, а без них оно лишено смысла, обычно стремятся потушить горящего человека. Но отнюдь не из сострадания. Потушив, они обычно избивают самосожженца до полусмерти, а иногда до смерти. Причем, с невероятной злобой.
— Но почему же? Разве человек не вправе распорядиться своей жизнью?