Выбрать главу

Из дневника Мальчика

В последнее время я стал описывать в стихах события, происходившие вокруг меня. И у меня накопилась целая тетрадка. Вот, например, на уроке физики произошел такой инцидент. Один парень спросил учителя, почему доносчиков называют стукачами, хотя стук есть звук, а доносы делаются бесшумно. Этот парень мог позволить себе безнаказанно задать такой вопрос: его папа работает в КГБ. Ему можно. И учитель не возмутился, а долго плел какую-то безграмотную /это очевидно даже нам/ чепуху. Не успел он закончить свой исторический экскурс, как я написал это:

Даже ребенку ясен вопрос: Что такое есть звук. Но вот почему беззвучный донос У нас именуется: стук? Возьмем, к примеру, вон тот брюнет Лишь слушает и молчит. А шепчутся все, когда его нет: Имейте в виду, стучит! Или вот этот, возник в дверях. Известно, он не трепач. Но смолк разговорчик о лагерях,— Слух ходит: и он стукач. Учитель задумался, сморщив нос. Ответил: обычай был. Если тогда кто делал донос, Палкой во что-то бил. Теперь, мол, совсем не те времена, Теперь, мол, не жизнь, а рай. Теперь, мол, мы все — семья одна.. К чему подымать хай?! Но я в одиночку, и меж людей, И днем, и в тиши ночи Чувствую каждой клеткой своей: Стучат втихаря стукачи.

Исповедь Самосожженца

После того, как колонна несчастных женщин пересекла мне дорогу, я все время находился в состоянии оцепенения. Меня всего заполнил один вопрос, одно недоумение: что происходит?! Мне хотелось кричать: люди, опомнитесь, что вы творите?! Но я не мог. Как во сне, крик не получался. Я немного отошел, оттаял в университете. Но лишь настолько, чтобы на время забыться, и тут я снова погрузился в еще более тяжкое оцепенение. Я получил несокрушимо убедительные свидетельства того, что к людям взывать бессмысленно. И это убеждение уже не оставляло меня и, я знаю, не оставит до конца жизни. И я вспомнил о Боге.

Как и большинство людей моего поколения, я был крещен. Лет до двенадцати верил в Бога и соблюдал минимальные религиозные обряды: молитва перед едой, молитва после еды, молитва на сон грядущий, причастие, исповедь, религиозные праздники. Потом — школа /образование/ и антирелигиозная пропаганда, проводившаяся с ужасающей методичностью. И верующим быть сначала стало просто нехорошо, потом стыдно, потом опасно, потом привычно. И Бог превратился в нашем сознании в продукт невежества, в поповскую выдумку, в старушечьи сказки. Откуда нам было знать, что вместе с Богом уходит от нас человеческая теплота, доброта, отзывчивость, сочувствие и многое другое, о чем теперь люди не знают даже понаслышке. Например — состояние просветленности, душевного очищения, всепрощения. Но Бог все же был где-то в самых глубинах души. Иначе чем же объяснить тот факт, что я замер тогда при виде той страшной колонны? И я вспомнил о Нем лишь постольку, поскольку Он был там.

И все те десять лет... Как же долго тянулись они! И как быстро промчались! Все те десять лет я помнил о Нем, обращался к Нему, молил Его, благодарил Его. И сопротивлялся Ему всеми силами. Сопротивлялся проникновению Его в мою душу. Что-то мешало мне принятию Его. Что?

Сидел вместе со мной один религиозный деятель. Он вроде бы был даже крупным чином там у них. Вроде бы даже близок к самому Патриарху был. Мы с ним частенько обсуждали проблемы Бога. Но хотя этот человек говорил хорошие слова, сам он в поведении ничем не отличался от нас, и слова звучали холодно и не убедительно.

— Вы смешиваете религиозность и церковь,— говорил он,— веру и способ ее проявления. Мы же живем в коммунистическом обществе. Здесь все несет на себе его печать и испытывает его влияние. И церковь в том числе. И даже люди и организации, которые открыто конфликтуют с коммунизмом или тайно борются с ним. Мы во всем люди этого общества, — ив вере и в неверии. Отсюда и идет ваше неприятие Бога. Но у вас нет иного пути.

— Конечно,— говорил он,— церковь прошлого не надо идеализировать. Но факт остается фактом: это именно она вносила в человечество ту крупицу добра, милосердия, правды и многого другого, на отсутствие чего в нынешних людях вы жалуетесь. И потому тогда человек мог взывать к людям. Пусть эта крупица была ничтожно мала. Но она была заметна. Знаете, мы иногда рассуждаем чисто количественно. Мол, подумаешь, какое дело — было немножко больше добрых людей. Но как знать, может быть именно это немножко и решает дело. Может быть так, что даже наличие всего лишь одного доброго человека делает общество иным. Кто измерил меру доброты? Христос пришел в мир один, а глядите, какой был результат. Ладно, пусть для вас это — сказки. Но отнеситесь к этому хотя бы как к поучительной сказке. А теперь исчезло это «немножко», что прививала людям церковь. Наша церковь в теперешнем ее состоянии уже не способна на это. И что же вам остается? Не надейтесь на людей. Не взывайте к ним — бесполезно. Призыв к людям был призыв к Богу, который был в них. Обращайтесь прямо к Богу. Теперь вы сами себе религия, церковь, человечество. Впрочем, у вас все равно нет иного выхода.