Над унитазами на уровне рта среднего человека торчат трубки. По паре перед каждым унитазом. На одной трубке красными буквами написано «Выпивка», на другой голубыми — «Закуска». Не принимай за чистую монету, сказал Голос. Тут никаких намеков на градусы и калории. Это — для традиции и отчетов. В отчете ЦСУ, например, недавно сообщили, что в этом году мы насрали на душу населения на тридцать процентов больше, чем в прошлом году. Можешь не трудиться. Унитазы, как и койки, тут чистый символ и предметы культа. Но откуда же столько пьяных, спросил он, и чем они блюют? Это не проблема, сказал Голос. Русский человек обнаруживает градусы в чем угодно. Перед принятием новой конституции, например, всем трудящимся бесплатно раздали проект, а это — до литра самогонки. А блюют — так это же наша национальная черта.
Стены коридора хаотически исписаны всякого рода надписями. Сначала он подумал, что это — хулиганские надписи наподобие тех, какие в развитом социализме можно было увидеть на стенах общественных уборных и подъездов жилых домов, а иногда — на уличных плакатах и даже на портретах руководителей Партии и Правительства. Приглядевшись внимательнее, он понял, что это — официальные лозунги. К старой форме лозунгов привыкли, сказал Голос, и на них перестали обращать внимание. Тогда решили использовать древнюю народную традицию писать неприличные выражения на стенах. Лозунги помещали сначала среди этих выражений. Постепенно по мере роста общественного сознания лозунги вытеснили прочие надписи. Но обрати внимание на содержание лозунгов. Тут прогресс бесспорный. «Да здравствует развитой коммунизм — светлое будущее для непьющих и некурящих!», «Посторонним вход воспрещен!», «Своим вход воспрещен!», «Не бросайте окурки на пол!», «Приносить с собой и распивать спиртные напитки воспрещается!», «Беря взятку, помни: здесь взяток не дают!» «Давая взятку, помни: здесь взяток не берут!». Но мне лично больше импонируют другие: «Перед получением по морде требуй объяснения причин!», «Если получил по морде без причины, только чистосердечное раскаяние облегчит твою вину!, «Если осужден невинно, это доказывает твою вину!», «Нет реабилитации без массовых репрессий!». Что скажешь? Все-таки жертвы были не напрасны. Ты не поверишь, но тут получить по морде — большой дефицит. И никаких грабежей квартир. За углом никого не раздевают и не насилуют,— тут вообще углы запрещены. Думаешь, это сон? Нет, такого во сне не увидишь. Сон — не реальность, а только литературный прием.
Коридор вдруг заполнился людьми. Они сплошным потоком двигались в одном направлении в бесконечность, к Великой Цели. Шли, взявшись за руки, стройными рядами. Не могу понять, услышал он знакомый голос в толпе, как это получается. Вы, например, смелый и честный человек, а ведете себя как типичный советский червяк. Я сам не пойму, ответил другой голос. Помнишь, я рассказал тебе про своего друга? Мы с ним попали на фронт в одну эскадрилью. Однажды его подбили зенитки, и он сел на поле. Я не задумываясь сел тоже, хотя риск был смертельный, подобрал его со стрелком и привез домой. А через некоторое время на него кто-то донос настрочил. И никто не пикнул в его защиту ни слова. И я в том числе. Что это? Думаешь, страх и вера в идеалы? Нет, это — самооправдание. Или обман. Вот сейчас,например, на тебя нападут бандиты, и я буду знать заранее, что получу нож в спину, если вступлюсь за тебя. Как ты думаешь, испугаюсь я? А если тебя завтра будут выгонять из комсомола за антисоветчину, и я буду присутствовать на собрании от партбюро, заступлюсь я за тебя? И чем ты это объяснишь? Страх? А что мне бояться? Самое, большее, что мне угрожает,— выговор без занесения в личное дело. Вера в идеалы? Видишь, даже тебе смешно. Тут не вера и не страх, а хуже: тут соучастие. И что самое поразительное, ты не обидишься на меня. И даже пойдешь со мной с горя напиться. Пойдешь? Вот и я с тем стукачом, который продал моего друга, много лет был в дружеских отношениях. Когда бываю в Москве, всегда захожу к нему. Есть у меня на этот счет своя гипотеза. Как бы мы ни поносили этот социальный строй, мы все равно плоть от плоти его, он все равно наш. Вот, допустим, ты — всесильный Бог. Что бы ты сделал для переустройства жизни в масштабах всего общества? Ничего? И я тоже.