А люди шли и шли стройными рядами, неся портреты Маркса, Ленина и Сусликова. Тебя это удивляет, спросил Голос. Странно, пора бы привыкнуть. С Брежневым произошло то же самое, что со Сталиным и Хрущевым, только в несколько иной форме. Сбылось то, что много лет назад предсказал один безвестный школьник:
Но вот впереди стало мерцать и постепенно разгораться Великое Сияние. Становись в общий строй, сказал Голос. Возьми за руки соседей! Подравняйсь! Выше голову! Смотреть бодрее! И он пошел вместе со всеми навстречу Великому Сиянию и стал наполняться Великим Счастьем. И в самый последний момент в его сознании вспыхнул вопрос: а сколько, в самом деле, должно быть плевательниц в казарме? Болван, загремел Голос, хватаешься за мировые проблемы, а не можешь решить самую пустяковую! — Надлежащее количество!!! И все исчезло.
Заключение
По пустынным улицам ночного города идет человек. Он подставляет лицо холодному ветру. Он думает трудную мысль.
Каждая эпоха имеет свой специфический поток жизни. Что это такое? Совокупность происходящего в данном пространственно-временном объеме? Это верно, но пусто. Все дело в том, как это воспринимается и переживается участниками эпохи и что получается из суммирования миллионов ручейков их переживаний. Но дело даже не в общем понятии такого потока,— оно вряд ли возможно. Дело в конкретных типах таких потоков. А еще точнее — в особенностях жизненного потока нашей эпохи. Бесспорно, что вся она окрашена одной главной темой: коммунизм. Ибо это есть главная болезнь времени.
О коммунизме написаны горы книг, статей, фраз, слов. Но во всей прокоммунистической и антикоммунистической литературе не сказано ни одного слова о самой главной черте коммунистического строя жизни, которая сделала его таким привлекательным для миллиардов людей, несмотря на очевидные и общеизвестные ужасы становления и бытия его. Это главное состоит в органической способности порождать идеи и средства, организующие жизненный поток в единое осмысленное целое. Затея, материалы которой мы зачем-то сначала обрабатывали, а затем уничтожали, и была классическим примером проявления этой способности нашего общества. Пожалуй, в этом суть дела.
Прежде всего нужно понять, что организующая идея не есть нечто реально существующее. Это есть всего лишь воображаемая точка, в которую фокусируют свои цели, желания, усилия, надежды, страхи и т.п. миллионы людей, осуществляющих свой жизненный путь в реальном потоке бытия. Строй нашей жизни порождает такие воображаемые точки постоянно. Почему он порождает — другой вопрос. Здесь важно пока, что такие точки суть факт. Хотя такая точка есть лишь нечто воображаемое, она обладает необычайной прочностью и устойчивостью. Она устойчивее, чем реальные личности, участвующие в процессе жизни. Устойчивее даже правительств и крупных организаций. Дело в том, что она воображаема не в том смысле, что она есть продукт деятельности воображения людей, а в том смысле, что мы как посторонние наблюдатели можем представить ее себе так, будто люди в нее проецируют свои жизненные линии. На самом деле ничего подобного не происходит. На самом деле по законам коммунизма люди живут так, как будто бы они осуществляют упомянутое проецирование. А его на самом деле нет.
Мистика? Подумай! Задачка не из легких. Но у нас было достаточно материала, чтобы найти ответ. Из указанной природы организующей идеи вытекают прочие ее свойства. Если взять ее как таковую, как целостное явление, то она не детерминирована в ее возникновении, в ее ходе, в ее исчезновении. Ее невозможно предсказать. Невозможно предсказать ее эволюцию и конец. Невозможно предсказать ее результаты и последствия. Потому она не поддается планированию и контролю. Ее нельзя предотвратить, ограничить, уничтожить. Она не подвластна людям, партиям, правительствам. Те меры, которые можно предпринять с намерением предотвратить некую предполагаемую идею такого рода, не способны предотвратить другую, которая не предполагается.