Живем мы, повторяю, вполне терпимо. Правда с продуктами стало хуже, цены растут. Но нам хватает. Жена завела связи в магазинах. Нам на работу кое-что подбрасывают для руководящих работников. Так что эти «временные трудности»переживаем легко. С юмором даже. Мол, вранье это все насчет «временных». До сих пор сельское хозяйство наладить не можем. А хвастаемся. Внук /он уже в пятом классе/ как-то сказал, что в этом году уборку закончили в феврале. Я сказал ему, чтобы не болтал глупостей. А он мне в ответ, что это точно подсчитано. В шестидесятом году собрали урожай вовремя, в шестьдесят первом — на неделю раньше, в шестьдесят втором — на две недели раньше прошлого года и т.д. Что получается в итоге? Я, конечно, посмеялся. Как изменилась жизнь! Раньше за такие разговоры всю семью укатали бы в Сибирь. А теперь пошучиваем.
Пошучиваем и только. А как до дела доходит, то и нынешняя молодежь ведет себя не лучше, чем мы. Мы-то хоть отчасти не знали и не понимали, отчасти в идеалы верили, отчасти боялись. С нами ведь не церемонились, не то что теперь! А нынешняя молодежь все знает, все понимает, в идеалы не верит и посадок не очень-то боится. А ведет себя порой похуже нашего. Боятся все-таки. Но не Сибири, а чего-то другого. Чего? Боятся оклады потерять, должности, перспективы и многое другое. И не верят в улучшения. И не любят тех, кто нарушает их благополучие и спокойствие. У нас один еврей решил эмигрировать. Что началось, стыдно вспомнить. Мне жаль стало парня. Когда никто не видел, я пожал ему руку и сказал, чтобы он держался и не обращал внимания на эту истерику. Он сказал, что от кого другого, но от меня не ожидал таких слов. Зря только он уехал. Думаете, там лучше? Может быть, насчет еды и одежды лучше. И свободы всякие. Но ведь там вкалывать надо, не то что у нас.
Неожиданная встреча
Я прожил жизнь и никогда не был склонен к болтовне и размышлениям. Это я стал замечать за собой лишь в последнее время. Началось с пустяка. Внучка стала приставать: расскажи ей сказочку. Не умею, сказал я. А ты научись, возразила она. Я же был военным, сказал я, а армейская жизнь к сказкам не располагает. А ты расскажи про войну, не отставала она. Это неинтересно, сопротивлялся я. Откуда тебе знать,что интересно и что нет, твердо стояла на своем она. Ты же старый. Расскажи! После этого хочешь не хочешь, а задумаешься. А тут еще эта неожиданная встреча с Тоней, с Антоном Горевым, с которым когда-то были вместе курсантами У — ой Авиационной Школы Пилотов /УВАШП/. Откуда он взялся в нашем городе? Я потом навел справки в адресном бюро. Ответили, что такового в городе нет.
Я не трезвенник. Но и пьяницей себя не считаю. Выпиваю, но в меру. Голову никогда не теряю. Люблю иногда заскочить в «забегаловку» и пропустить стаканчик-другой. В один из таких заходов я и встретил Тоню. Я его не узнал сначала. В памяти моей он остался красивым изящным парнем. А тут — седой страшный старик, забулдыга. Приткнулся к столику, заваленному грязной посудой. А ты, Лапоть /это мое прозвище в школе/, почти не изменился, сказал страшный старик, сидевший напротив. Сказал голосом удивительно знакомым. Я оторопел, уставился на него, пытаясь узнать. О, господи, промямлил я наконец, неужели... Мы все же думали, что... Вы правильно думали, сказал он. Ну, это дело прошлое. Не вернешь. Я не обижаюсь. Все давно перегорело.
Я предложил зайти ко мне домой. Он отказался. Я спросил, где он живет. Он не ответил. Поболтали мы около часу. Я спросил, не забыл ли он «Балладу о неудавшемся летчике». Мы тогда думали, что это он выцарапал ее на стенке губы.Он сказал, что «Балладу» помнит. Но на вопрос об авторстве лишь пожал плечами. Уже на улице мы наперебой стали вспоминать ее.
Мы же с тобой вроде в одной части служили, спросил я. Ты тоже из «приказников», да?