В приемной
Лыков ее сразу узнал. Сразу! Вошел, увидел за секретарским столом и приостановился, растерялся на миг. Потом быстро направился к двери кабинета начальника треста.
— Минуточку! Минуточку! — остановила она Лыкова и оперлась руками о стол, намереваясь вскочить и преградить ему путь в кабинет, если он сделает еще хоть один шаг.
«Не узнала!» — подумал, усмехаясь про себя Лыков. И если поначалу он хотел пройти мимо секретарши неузнанным, то теперь вдруг захотелось, чтобы она его узнала, и Лыков остановился.
— Николай Максимович занят! — почувствовав, что посетитель не собирается рваться в кабинет, более спокойным голосом объяснила секретарша, все еще настороженно глядя на Лыкова. Ей казалось, что видит его она не в первый раз. Но это ее не смущало: мало ли людей бывает у начальника строительного треста. Приходил по делам, вот и запомнился.
На вид вошедший несколько простоват, лицо широкое, русское, крестьянское, с расплющенным носом, но не грубое. Лицо интеллигента в первом поколении. Штанины брюк внизу забрызганы невысохшей грязью, туфли в мутных разводах. Когда Лыков входил в приемную, секретарша приняла его за московского архитектора, которого ждал начальник треста Николай Максимович, но, заметив замешательство на лице Лыкова при взгляде на нее, решила, что ошиблась. Секретарем она работала много лет и, казалось ей, научилась по первому взгляду на посетителя определять его положение в обществе.
— Жаль, — приняв огорченный вид, сказал Лыков, вспоминая имя отца секретарши. Просто Настей или хотя бы Анастасией неудобно называть сорокапяти… нет, сорокашестилетнюю женщину, ведь она всего на год моложе его. — Я подожду! — указал он на одно из кресел возле стены и направился к нему.
— Извините, мы с минуты на минуту ждем важного человека, — официальным тоном сказала секретарша.— Вряд ли Николай Максимович будет сегодня свободен!
— Ничего, я минуточку. Устал! — по-домашнему улыбнулся Лыков, садясь в кресло. «Алешка! Алешкой звали ее отца!» Вспомнил и добавил с улыбкой: — У вас уютненько, Анастасия Алексеевна!
«Фу, как фальшиво и глупо! Уютненько! — передразнил себя Лыков. — Не надо было останавливаться!»
Секретарша, готовая выдворить мужчину, услышав свое имя, замешкалась, вспоминая, где они познакомились. Она теперь не сомневалась, что они знакомы, и знакомы не по работе.
— Трудно теперь узнать, — продолжал улыбаться Лыков. — Лет тридцать прошло… Нет, до тридцати года не хватает!
— Паша?
— Паша, Паша! — подтвердил Лыков.
— Ой, а я совсем не узнала! — радостно воскликнула Анастасия Алексеевна.
Она сама почувствовала, что радость ее не совсем искренна. Что-то мешало радоваться встрече с человеком, любившим ее в ранней юности. Да и она его любила. Да, да, любила! Не настоящей, конечно, любовью! Детской, глупой, но любила! В приемной запахло Масловкой, ее шумными деревенскими вечерами, небольшой избенкой родителей… Но что-то мешало радоваться встрече! Сначала Анастасия Алексеевна думала, что мешает то, что встреча произошла в приемной в такой момент, когда не до праздных разговоров. Николай Максимович сейчас сердит, даже зол. Московский архитектор остановил большую стройку из-за каких-то отступлений от проекта. Николай Максимович звонил в министерство. Но и это не помогло. Сейчас в кабинете начальника треста шло совещание, на которое должен приехать архитектор. Анастасия Алексеевна боялась, что Николай Максимович захватит ее за болтовней и недоволен будет. Но все-таки не это мешало, не это, чувствовала она и вспомнила, из-за чего она постаралась поскорее забыть свою первую любовь, вспомнила морячка и поняла… Анастасия Алексеевна по-прежнему радостными глазами смотрела на Лыкова, а про себя старалась понять, что осталось в нем: обида или то хорошее, что было между ними за два года дружбы.
— Двадцать девять лет прошло! Двадцать девять лет, — повторяла она.
— Я те… вас видел в Масловке лет через шесть после того… после той весны… Да, через шесть лет! Я уже в Сибири работал…
«Не забыл, не забыл обиды!» — решила Анастасия Алексеевна. Ей стало неловко, как обычно бывает при встрече бывших друзей, расставшихся из-за неприятной ссоры. Она почувствовала неприязнь к Лыкову, думая, как бы тактичней, поскорей избавиться от него, но продолжала улыбаться, говоря:
— Да, это был мой последний приезд в Масловку. В тот же год умерла мать, отец к сестре переехал, и я больше в деревне ни разу не была.
— Я знаю…
Анастасия Алексеевна хотела спросить, зачем он пришел к начальнику, но удержалась, опасаясь, что Лыков начнет расписывать перед ней свои нужды, да еще, не дай Бог, попросит походатайствовать. Но прекратить на этом разговор казалось неудобным, и она спросила: