— Михайло, убавь телятам молочного рациону, а то на привале самим нечем будет позабавиться.
Гаврик недовольно заметил:
— Кто про что, а дедушка опять про молоко!
Миша, отогнав телка от коровы, — снова вернулся к Гаврику и, шагая рядом, думал о том, что такого доктора, должно быть, еще нет на свете, а потому на всех врачей сейчас он был в большой обиде.
— Гаврик, если бы на такого доктора надо было учиться день и ночь, я согласился бы.
— Я бы тоже, — с суровым одобрением отозвался Гаврик.
Справа от движущегося стада потянулась черная полоса виноградника. На ней работали женщины. Низко наклоняясь, они срезали стебли лозы и лопатами забрасывали короткие чубуки.
С большой высоты донесся глухой, рокочущий гул моторов. Прорвав белесую дымку редких облаков, показались самолеты. Текучим журавлиным клином они шли на запад.
Женщины оставили работу и, провожая самолеты, выкрикивали:
— Бомбите лучше!
— Гоните фрицев швыдче, а сами вертайтесь к нам на подмогу!
— Дяденька-а! Увидишь любезного на фронте — поклон переда-ай!
Гаврик, задумчиво усмехнувшись, сказал:
— Летчикам от людей большой почет.
Угадывая мысли товарища, Миша удивился:
— Минуту назад ты хотел быть доктором. Уже забыл про все?
— Мишка, не бурчи! Они полетели на фронт. А про Пелагею Васильевну и про тетку Зою я хорошо помню.
— Мы напишем ей письмо… Ведь она, сам знаешь, какая!
Гаврик, понимая, что Мише трудно подыскать слова, подсказал ему:
— Жуки, спите… Я вот тут.
Потом они стали говорить о Матвеиче. Гаврик настаивал на том, что Матвеича надо было ругать больше.
— Будь уверен, Пелагея Васильевна покритиковала бы его как следует… Нашего старика постеснялась.
Миша никак не мог с этим согласиться.
— Гаврик, и как ты не подметил, что они друзья? Видал же, как он помогал ей спускаться на пол?.. Ведь старик он хороший.
— За что же она его ругала?
— Другим чтоб помогал.
— А в юбку зачем захотел наряжаться?
Но, видимо, этим словам Гаврик и сам не Придавал серьезного значения, потому что сейчас же рас смеялся:
— Доярка из него получилась бы… на ферму не показывайся — коровы разбегутся.
За разговором ребята не заметили, что Иван Никитич, ведя стадо, уже спустился в широкую лощину. Дорога шла полосой ржавого выгона, между двумя хуторами — маленьким и большим, с железным многокрыльным ветряком, с силосными башнями, с пожарным сараем, где стояли, выкрашенные в зеленый цвет, бочки и насосы.
Из маленького хутора в большой шли школьники. Они остановились поодаль, чтобы пропустить стадо, и смотрели на Мишу и на Гаврика.
Миша, увлеченный защитой Матвеича, сравнивал его со своим колхозным агрономом, Мином Сергеевичем, таким же огневым человеком, как старик Иван Никитич. На Мине Сергеевиче держалось и полеводство и огородничество, а от правления ему же и доставалось больше всех…
И тут-то, в самый неожиданный для Миши и для Гаврика момент, раздался озорной крик:
— Хлопцы! Хлопцы! Бачьте, брыгадиры идуть!
Миша и Гаврик увидели белобрысую девочку, которая, подражая Гаврику, закинула за спину руки, надула щеки и, высоко поднимая сапоги, прошлась взад и вперед. Ее выходка рассмешила школьников, и это, должно быть, еще больше ободрило девочку, и она придирчиво спросила Мишу и Гаврика:
— Вы почему не в школе? Здорово учены?.. Ох, хлопцы, хлопцы, не я ваша мать! Побачили б лыхо!
Она была такой смешной и, грозясь пальцем, так хорошо подражала взрослым, что даже Гаврик не обиделся и сказал:
— Смеетесь зря: школы у нас нету и хат нету.
— Да шо ж вы, як суслыки у норы?
— В точности, — усмехнулся Миша и коротко рассказал, что осталось от их села, когда его отбили от фашистов. Он даже успел объяснить, откуда они возвращаются, но рассказать о том, что шефы скоро построят школу, не успел, потому что Иван Никитич громко заругался:
— Что за общее собрание? Кому говорю, убавить телятам рациону?
Миша и Гаврик кинулись к стаду и, наведя там порядок, пошли дальше. Изредка оборачиваясь, они видели, что белобрысую девочку окружили ее товарищи и, сердито размахивая руками, в чем-то ее убеждали. Наверное, то, о чем говорили белобрысой девочке ее товарищи, касалось Миши и Гаврика, потому что все школьники посматривали в их сторону.
И вдруг девочка вырвалась из плотного кольца товарищей, в одну минуту догнала Мишу и Гаврика, сунула крайнему из них книжку, хотела что-то сказать, но только крикнула:
— Хлопцы, це ж така кныжка — арбузив и мэду не треба! — и вихрем умчалась назад.
Книжка была действительно замечательной и хорошо знакомой Мише и Гаврику. На ее обложке вслед за столяром Лукой Александровичем и его сынишкой Федюшкой, глядя им в спины, шла лохматая, с лисьей мордой собачка. Это была самая настоящая Каштанка, возвращавшаяся домой после горестных скитаний, после неудачного дебюта в цирке.