— Но почему надо итти за вениками? — огорченно спросил Гаврик.
— Гаврик, но ведь походом?! — зарумянившись, впервые заговорила Наташа Копылова.
— А если нужны веники, их же из сибирьков вяжут.
Зинаида Васильевна, подхватывая слова Миши, заговорила:
— Вы не слышали, на расширенном правлении колхозницы жаловались, что некогда за сибирьками ходить, нечем доты и землянки подметать… Да и нам двор надо расчистить так, чтоб ни соринки…
Из глубины коридора донесся обеспокоенный и веселый голос Ольги Петровны:
— Зинаида Васильевна, ученикам я наказала приходить через три дня, в понедельник. Сама ухожу! Вон и майор спешит из правления!
— Раз майор спешит, то и вам надо спешить… Чего не поняли, найдете меня и спросите, — сказала Зинаида Васильевна.
Ребята быстро вышли из школы.
Около террасы еще толпились малыши. Ольга Петровна, на бегу прикалывая берет к волосам, непривычно тоненько кричала:
— Товарищ майор, вы можете немножко потише?
— Ольга Петровна, вы идите прямо на станцию!
— Я вас догоню! — ответил майор и, повернув к мастерским, побежал, сверкая кожей тесноватого пальто.
— Миша, он к деду! Прощаться будет! — заволновался Гаврик. — Может, яром пробежим поближе, чтоб и не мешать и около побыть?
— А как же Наташка спрыгнет? — озадаченно спросил Миша.
— Миша, не знаю, как ты, а я так спрыгну…
Немедля она заложила свою ситцевую юбку так, что из нее получились цветные широкие шаровары, короткие, до колен. Зажав ладонями лицо и считая шепотом: «раз, два, три», она на каблуках, как на лыжах, скатилась под откос. Следом за ней покатились туда Гаврик и Миша.
Скользя по мягкой глине, Гаврик смеялся:
— Миша, а Наташка, как гражданка, щечки закрыла, а ногу не боялась подвернуть!
Со дна яра Наташа весело сказала:
— А тот гражданин, наверное, боится чуб растрепать, — и указала на Юрку Зубрикова, который, обходя яр, направлялся домой.
…Через минуту ребята были около мастерских. Сидя на обочине яра, поросшей застаревшим полынком, они слушали последний разговор майора Захарова с другим, близким их сердцу человеком, с Иваном Никитичем Опенкиным.
— Иван Никитич, как это старинные люди говорили: сначала надо пуд соли вместе съесть, а потом уж в друзья навязываться?
— Товарищ майор, это старая брехня! — весело ответил Иван Никитич. — Сколько времени вы у нас тут прожили?
— Пятнадцать дней.
— Так вы ж отнимите от них тринадцать… Те, что мы с ребятами в дороге были. Выходит, что совместной жизни у нас с вами всего только два-три дня?
— А и в самом деле маловато?.. — шутливо спрашивал майор.
— Вполне достаточно, чтобы кинуть этот молоток и проводить вас на станцию, — сказал Иван Никитич, и ребята услышали отрывистый звон железа о железо.
— Дедушка и за нас его проводит, — сказал Гаврик.
— Где дедушка, там считай и мы, — заметил Миша, и они замолчали.
В яру ничто не мешало молчать и думать. Здесь было тихо, сюда не проникал людской глаз, зато отчетливо доносились голоса даже негромко разговаривающих.
Вот послышался голос председателя колхоза, с опозданием возвращавшегося из школы:
— Марья Захаровна, как там в степи?
— Вил не хватает!
— После обеда пару пришлю. Иван Никитич сделает держаки — и пришлю!
— Алексей Иванович, взрослых не отрывай от стройки. Пока дует полуденка, пока солнечно, тепло — надо спешить строить. С моим Мишей пошли вилы! Раз начал делать колхозные дела, так пусть уж не отрывается от них.
Донесся до слуха ребят свисток паровоза: отрывистый, хвастливый, точь-в-точь похожий на тот свисток, какой издавал паровоз, что увозил Мишу и Гаврика в Сальские степи. Но этот свисток предназначался не им, а майору Захарову, «богу войны», уезжающему на фронт.
Гаврик по обочине яра быстро прополз повыше и, выглядывая из яра, видел потемневший от дождя и от времени маленький кирпичный вокзал. Около него темнели акации и белели корой голые тополя с обезображенными войной верхушками. Миша устремил взгляд на потрескавшееся глинистое дно яра, а Наташа задумчиво разглядывала сломанный стебель сухого полынка… Но думали все трое об одном, и когда поезд, уже отправляясь со станции, стал постепенно набирать скорость, Наташа сказала: