Выбрать главу

— Сашок, ну чего ты молчишь? — спросил его Вася.

— Не знаю, не знаю, — немного заикаясь, повторил Саша слова своего командира.

— Гаврик, Маню Маринкину смело пиши, — услышали ребята замечание Наташи Копыловой, которая, забавляя детей, прислушивалась к их разговору. — На сбор придут с детьми, а она хорошо умеет с ними…

— Согласен, — сказал Гаврик.

— Смело можно писать, — взмахнул рукой Саша.

— Она будет двенадцатая, — писал Гаврик. — Ну, а дальше… землянка Быковых?

— В ней сидит Вовка, — засмеялся Вася.

— Почему в такую погоду непременно сидит он в землянке? — чуть удивившись, спросил Гаврик.

— Сапог порвал, — подсказал Саша.

— Сильно?

— Сильно.

— Тогда запишем под вопросом и переходим к землянке, в какой живет Петя Гуда, — писал и одновременно разговаривал Гаврик.

День был ясный. С моря повевала легкая полуденка. Иногда она нагоняла пышные, как молодые сугробы снега, облака. Синева неба над заливом, над холмистой степью и над донскими гирлами становилась и чище и глубже, а солнце ослепительней играло на прибрежном мелководье. Из-за камней до Гаврика и его помощников доносилась тихая песня:

Прилетели гуси На колени Нюсе, И сказала Нюся: — Я вас не боюся.

Забежал Миша. На плечах у него были вилы. Он спешил в степь.

Гаврик, обрадовавшись, стал быстро отчитываться в своей работе.

— Миша, вот посмотри наш план… Миша, погляди, как мы написали список!

— По-моему, хорошо! А что Наташа говорит? — спросил Миша.

— Они глазастые. Ни одной землянки не пропустили, — ответила Наташа.

— Миша, мы тут с помощниками, — Гаврик сначала посмотрел на Наташу, потом на Сашу и Васю, — не захотели Юрку Зубрикова вписывать… Он и не пионер…

— Давайте мне список. Со степи забегу к Зинаиде Васильевне и спрошу ее.

— Мы договорились с восходом солнца скликать на сбор, — сказал Гаврик, обращая внимание Миши на участие ребят в общем деле.

Саша и Вася впервые молчаливо отчитывались перед старшим товарищем в своей, пусть совсем маленькой, работе для будущего пионерского отряда. Они волновались и потому, что этим товарищем был Миша Самохин, только вчера вернувшийся из Сальских степей, откуда он пригнал для колхоза коров и привел лошадей. Они волновались, когда Миша назвал их «молодцами», волновались, когда Гаврик отвечал ему: «Кадры, Миша, хорошие».

В эти минуты Саша Котиков почему-то краснел, вытягивался и, хмурясь, часто поправлял белобрысый чуб, стараясь упрятать его под козырек черной кепки, а Вася Жилкин, умиленно глядя из-под белой овчинной шапки, нетерпеливо переступал с ноги на ногу. На предупреждение Миши и Гаврика о том, что завтра утром как только над крышей землянки взовьется флажок, надо бежать сюда за распоряжением, Вася сказал:

— Я побегу, как мотоцикл.

— Я тоже не от-ста-ну, — растягивая слова, сказал Саша и гуще покраснел.

Завидев Ивана Никитича, взбиравшегося от мастерских на южный склон, Миша побежал догонять его. Убежали домой и Саша с Васей. Гаврик и Наташа, забрав детей, пошли к землянке Копыловых.

— Я лучше сразу сварю кашу и для Борьки и для Нюськи. Дров тоже пойдет меньше, — говорила Наташа.

Гаврик молчал. Он стыдился признаться, что завтрашний день его тревожил значительно больше, чем любой из самых трудных дней похода через Сальские степи. Он теперь должен был думать, будет ли и завтра такая солнечная и теплая погода, кто и почему завтра может не прийти на сбор, где достать еще один топор… Да и поточить их надо, чтоб легче было рубить сибирьки…

* * *

— Мама, мы с тобой мало разговариваем.

— Мы и видимся редко.

Этими словами поздно вечером начался коротенький разговор между Мишей и Марьей Захаровной.

Миша сидел на полу дота. Перед ним стояла зажженная лампа и лежала развернутая записная книжка. От матери его отделяла железная печка. В ней догорали дрова, а на сковороде жарился картофель. Помешивая его ножом, Марья Захаровна продолжала:

— Ты вот сегодня у Зинаиды Васильевны был… С Иваном Никитичем совсем не расстаетесь. Оба они — хорошие наставники. В матери меньше нуждаешься. Забот у тебя стало больше.

И хотя Мария Захаровна все это сказала так просто и с такой хорошей улыбкой на своем загорелом, обветренном лице, Миша заметил, что она чем-то была встревожена, — встревожена так, как вчера, когда удивленно спрашивала его: «Мишка, неужели ты стал большой?»

— Правда, мама, забот стало больше, — устало, но весело усмехнулся Миша. — А что в тебе не нуждаюсь — это ты придумала.