Как ни старался он вернуть себе душевное равновесие, привычно взывая к здравому смыслу, неприятное, болезненное чувство не оставляло его. Наконец он остановился и проговорил:
— Что со мной? Я себя не узнаю. Что за призраки мне мерещатся, бред у меня что ли? Скверно. Поддаваться такому настроению не следует. Сбегу-ка я отсюда, здесь слишком шумно, а дома я сразу успокоюсь.
Спустя четверть часа колеса его брички простучали по адампольскому двору. В это время Винцуня, томно опираясь на плечо Александра, вместе с ним кружилась по бальному залу, юноша крепко обнимал ее стан, с упоением глядел ей в лицо, она, краснея, опускала голову, а вокруг шептали:
— Красивая пара! Ладная пара! Они точно созданы друг для друга!
Да, здесь и в самом деле встретились молодость с молодостью, веселье с весельем, мечты с мечтами. В бальном зале такое сочетание всегда чарует, всегда захватывает. Но хватит ли этого для повседневной реальной жизни с ее трудами, заботами, а часто и печалями, достаточно ли молодости, веселья и мечты, если ни сердце, ни голова ничем другим не богаты? На этот вопрос жизнь отвечает примерами, которые показывают, что не успеешь оглянуться, как молодость уже прошла, веселье утонуло в слезах, а мечты бесследно улетучились, столкнувшись с неумолимой действительностью. Увы, большую часть своей жизни человек проводит не в бальном зале. Побеждает не тот, кто танцует лучше всех, а самый мужественный, тот, кто, как в сказке, способен схватиться с драконом, преграждающим ему путь. Дороги жизни — это не вощенные по случаю танцев полы, с одним лишь уменьем изящно скользить по паркету далеко не зайдешь; здесь шаг должен быть твердый, и надо знать, куда идешь. Но кто об этом думает в вихре вальса?
Не думали об этом и Александр с Винцуней. Оба были молоды, веселы, оба бездумно отдавались своим мечтам и, опьяненные танцами и своей близостью, после вальса сели, разумеется, вдвоем.
Александр, глядя на Винцуню, тихо сказал:
— Как счастлив был бы я, если бы мог всегда прощаться с вами так, как вот недавно пан Топольский: «до завтра»…
У Винцуни забилось сердце, она невольно прижала руку к груди, но пересилила себя и ответила с улыбкой:
— А вы приезжайте завтра в Неменку, что вам мешает? Тогда сможете сегодня сказать мне: «до завтра»!
— Вы шутите! — проговорил Александр глухо. — Боже мой… ведь я люблю вас…
Винцуня с трудом скрыла свое волнение. Александр продолжал:
— Наверно, я не должен этого говорить, я знаю, вы помолвлены… но молчать я не в силах. Уеду отсюда… убегу, пойду в солдаты и буду искать смерти на первой же войне… но хочу, чтоб вы знали…
— Не уезжайте, я не хочу, я этого не переживу! — вскричала Винцуня, не помня себя, и слезы повисли на ее ресницах.
Александр даже вздрогнул от радости, щеки его запылали.
— Да, но… — начал было он, но в ту минуту музыка заиграла с удвоенным жаром; бурно, неистово пели скрипки, низко гудел контрабас, а над общим ревом парили страстно-тоскливые звуки кларнета. Молодой человек вскочил на ноги.
— Пойдемте танцевать! — сказал он Винцуне, а музыкантам крикнул: — Быстрей, еще быстрей!
И музыканты заиграли еще быстрей, еще неистовей, уже все вальсирующие пары, не выдержав темпа, расстроились, сдались, и лишь одна из них, кружась, пронеслась по кругу так стремительно и легко, что казалось, ее несет колдовская сила.
Колдовскою этой силой была страсть.
— Как они могут так быстро танцевать! — восклицали со всех сторон.
— Прелестно танцуют!
— Вот это пара так пара!
Пани Карлич лорнировала танцующих, и капризное лицо ее выражало неудовольствие.
Александр и Винцуня снова сели рядом; оба были словно в чаду. Юноша, наклонившись к девушке, прошептал ей почти на ухо:
— Панна Винцента, я не поэт, я деревенский парень, много и красиво говорить не умею, скажу лишь одно: я жить без вас не могу, умру, если вы не будете моей!
Его голос звучал искренне, он был очарован, влюблен, он верил в то, что говорил.
— Я вам кажусь веселым, верно? Нет, панна Винцента, я был весел, но, с тех пор как полюбил вас, я так страдаю… Покамест я еще утешаюсь мыслью, что могу вас видеть, хоть изредка, но когда… когда вы станете женой другого… к чему мне жить? Покончить с собой я не могу, мне жаль родителей, но я сделаю так, как говорил, — пойду в солдаты и буду искать смерти на первой же войне…
Все, что девушка чувствовала в эту минуту, было написано на ее лице: счастье и боль, восторг и тревога, девичий стыд и страстная истома.