И вотъ случилось обстоятельство, которое освѣтило для Бориса маленькій уголокъ семейной драмы.
Борисъ зналъ, что у него есть дядя, меньшой братъ отца; онъ никогда не жилъ въ семействѣ; о немъ никогда не говорили. Какая-то тайна была связана съ этою личностью, и Борисъ могъ узнать только, что бабинька не любила меньшого сына; что онъ всегда поступалъ противъ ея воли, пропадалъ куда-то изъ Россіи на нѣсколько лѣтъ, и былъ человѣкъ вообще странный. Помнилъ Борисъ, что, когда ему было лѣтъ пять, дядя пріѣзжалъ домой. Онъ носилъ тогда большую черную бороду, былъ блѣденъ и высокъ ростомъ. Его онъ очень обласкалъ и все держалъ у себя на колѣняхъ. Борису помнилось также, что въ эти дни мать его совсѣмъ заперлась въ своей комнатѣ и почти не видалась съ дядей.
Потомъ дядя какъ въ воду канулъ.
Вскорѣ послѣ изгнанія бѣднаго Карла Ивановича отецъ Бориса вдругъ уѣхалъ въ Москву. Бабинька страшно чѣмъ-то волновалась, и внучкамъ не было отъ нея прохода. Отецъ вернулся изъ Москвы не одинъ, а съ дядей. Бориса поразила личность этого человѣка. Онъ былъ все такой же блѣдный, какъ и тогда, когда мальчикъ увидѣлъ его въ первый разъ, но печать неестественной старости лежала на лицѣ его. Что-то такое же нервное, болѣзненное виднѣлось въ немъ, какъ и въ отцѣ Бориса. Дядя прожилъ въ домѣ всего три дня. Отецъ и бабинька запирались съ ним въ кабинетѣ, и что между ними было— неизвѣстио. Отецъ долго не ложился спать и все говорилъ еъ братомъ, бабинька металась, какъ летучая мышь, по всѣмъ угламъ. Вечеромъ третьяго дня слышенъ былъ въ кабинетѣ крупный разговоръ, и визгливый голосъ бабиньки пронзительно прорывался въ общемъ гулѣ. Потомъ въ домѣ засуетились: съ бабинькой сдѣлалось дурно. Ее отвели въ спальню; дядя бросился изъ кабинета блѣдный; отецъ сперва побѣжалъ къ матери, а потомъ они оба заперлись опять въ кабинетѣ. Утромъ, на другой день, чѣмъ-свѣтъ, дядя уѣхалъ.
И еще мрачнѣе, невыносимѣе стало въ домѣ.
Отецъ Бориса ходилъ какъ тѣнь, онъ его видѣлъ только за обѣдомъ. Послѣ обѣда отецъ ложился спать, потомъ съ часъ кашлялъ, и на весь вечеръ отправлялся въ клубъ. Черезъ полгода отецъ Бориса ѣздилъ еще разъ въ Москву, и, вернувшись, слегъ въ постель… онъ не вставалъ съ нея цѣлый годъ. Послѣднимъ ударомъ для него была вѣсть о внезапной смерти брата. Бабинька похпыкала одинъ день — и зашипѣла по-прежнему. Между нею и сыномъ вспыхнуло что-то. Онъ умолялъ ее о чемъ-то нѣсколько дней — и замолкъ. Страданія сердца и печени окончательно сломали его.
Начался послѣдній періодъ скорбной жизни дикаго дома.
Борисъ не отходилъ отъ отца; тотъ сбросилъ, наконецъ, свое безмолвіе. Борись узналъ, что дядя пріѣзжалъ просить позволенія жениться: выслушалъ проклятіе старухи и женился тайкомъ. Но многаго не досказывалъ отецъ. Борисъ видѣлъ, какъ онъ таетъ съ каждымъ днемъ, и съ каждымъ днемъ строже и безвыходнѣе поднимался передъ нимъ вонросъ: «что же будетъ послѣ смерти отца?» Онъ понималъ, что со смертью отца все перейдетъ въ руки бабиньки. О состояніи онъ не думалъ; онъ думалъ только о Машѣ. Какъ онъ вырветъ у бабиньки свою сестренку, какъ отдалитъ онъ отъ кровати умирающаго этихъ скверныхъ, сухихъ людей, этого сѣраго доктора, повѣреннаго всѣхъ тайнъ бабиньки?
Послѣдній годъ развилъ его больше десяти лѣтъ. Онъ смотрѣлъ на дѣйствительность такъ трезво и строго, что даже испугался. Онъ точно самъ сбирался умирать. Точно съ жизнью отца уходила и его жизнь. А между тѣмъ, сознаніе говорило ему, что на себя только и была надежда.
V.
— Кушать угодно? — проговорилъ жиденькимъ голосомъ заспанный лакей въ синемъ фракѣ, показавшись въ дверяхъ залы.
Борисъ вздрогнулъ.
— Который часъ? — спросилъ онъ.
— Одиннадцать часовъ — двѣнадцатый.
Онъ не замѣтилъ, какъ пробѣжали четыре часа.
«Неужели это я все ходилъ по залѣ?» спросилъ онъ себя мысленно; и, обращаясь къ лакею, сказалъ громко:
— Я не хочу ужинать. Доложи Пелагеѣ Сергѣвнѣ, что я пошелъ спать.
— Слушаю-съ, — проговорилъ лакей и скрылся.
Борисъ никогда не ужиналъ съ бабинькой, и каждый разъ она посылала напоминать ему объ ужинѣ. Онъ избѣгалъ встрѣчъ съ нею, зная, что добромъ ни одна не кончится…. Въ залѣ сдѣлалось еще темнѣе: лампа погасала. Пахло копотью, и дрожь пробѣжала по всему тѣлу Бориса. Онъ окинулъ взглядомъ сумрачную залу и, потупи голову, вышелъ въ корридоръ…. Въ бильярдной не было уже свѣта, только въ углу на столикѣ мерцалъ огонекъ маленькой лампады, поставленной на тарелку. На кругломъ диванѣ спалъ камердинеръ и сильно храпѣлъ. Только-что Борисъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, — въ углу, у столика, что-такое зашевелилось. Женская фигурка, которая порывалась поцѣловать его въ плечико, вскочила и подбѣжала.