Телепневы, вернувшись отъ обѣдни, позавтракали на открытомъ воздухѣ. Часу во второмъ Борисъ ходилъ купаться. Обѣдали рано; въ два часа Телепневы ждали Ѳедора Петровича. Онъ обѣщался непремѣнно пріѣхать, но не сказалъ, въ какое именно время.
День былъ славный, яркій и прохладный. Послѣ обѣда, въ бесѣдкѣ изъ дикаго плюща, на диванчикѣ, сидѣла Софья Николаевна, а въ ногахъ ея помѣстился Борисъ. Онъ положилъ голову на ея колѣна и зажмурилъ глаза. Въ свѣтломъ пальто, съ отложными воротничками, безъ фуражки, въ непринужденной, ласковой позѣ, онъ былъ очень милъ. Волосы его разсыпались и красиво падали на лѣвую щеку; тонкія черты казались еще изящнѣе въ радостной, живой зелени… Она была въ бѣломъ платьѣ, сшитомъ, какъ блуза, безъ шляпки, съ прозрачной косынкой на черныхъ локонахъ…
— Какъ же ты безъ меня будешь жить въ городѣ? — весело говорила она, расправляя его волосы…
— Ну, и буду… не умру…
— Такъ ты и оставайся… со своимъ Яковомъ; а сюда не смѣй глазъ показывать…
— Ну, и не покажусь, не умру, — повторилъ онъ полусоннымъ, дѣтскимъ голосомъ…
— А на недѣлѣ пріѣдешь?
— Нѣтъ, не пріѣду, — отвѣтилъ Борись, и вдругъ поднялся, схватилъ ея руку и началъ цѣловать каждый палецъ…
— Ты безъ меня, смотри, не излѣнись, Боря… съ кѣмъ ты станешь читать, — ты совсѣмъ разучился читать одинъ…
— Разучился, — повторилъ онъ тѣмъ же дѣтскимъ голосомъ.
— Да не дурачься, глупый… экзаменъ твой черезъ двѣ недѣли… Смотри, не лѣнись; сюда пріѣзжать можешь два раза въ недѣлю… — Она остановилась и взглянула на него… — Больше нельзя, милый… ты этакъ курса не кончишь… Вѣдь я хочу, чтобъ ты поступилъ безъ экзамена: слышишь: я хочу…
И она стала его гладить по головѣ…
— Что-жь, ты хочешь, чтобъ я промѣнялъ тебя на вафлю… влюбился въ него и думалъ только о гимназіи?..
— Думай обо мнѣ здѣсь, слышишь, здѣсь… когда ты возлѣ меня, а больше никогда…
— Радость моя, мнѣ ужъ очень опротивѣла гимназія… Ну, что я сижу тамъ каждый день, по шести часовъ… Развѣ ты не умнѣе, не выше всей этой школьной премудрости?…
— А я тебѣ все-таки аттестата не могу дать… Мало мы съ тобой читали… теперь, напослѣдокъ, ты можешь подумать объ учебныхъ книжкахъ, школьникомъ сдѣлайся, — прибавила она съ улыбкой… — Ну, притворись, ты вѣдь большой баринъ… ты только доиграй роль гимназиста.
Оба громко разсмѣялись. Веселая, сіяющая природа глядѣла на нихъ привѣтливымъ взоромъ. Они говорили объ ученьи, о книжкахъ, о гимназіи; а въ глазахъ была любовь и радость, въ звукахъ опять любовь и радость, въ каждомъ мимолетномъ движеніи нѣга и любовь…
— Гдѣ Маша? — спросила вдругъ Софья Николаевна.
— Ушла съ Мироновной и Аннушкой въ рощу искать земляники, которой нѣтъ…
— Гадкія» мы съ тобой, — проговорила Софья Николаевна, и немного затуманилась.
— А что?
— Совсѣмъ ее забываемъ — вотъ она одна; а мы только для себя живемъ… развѣ это хорошо?
— Нѣтъ, не хорошо, моя радость, да вѣдь ты съ ней цѣлую недѣлю будешь; а я на одинъ денекъ.
— И надо тобой наслаждаться… Ахъ, ты, негодный этакій…
Она сорвала вѣтку и ударила его по лицу.
— Она маленькая, ей и безъ тебя весело.
— Да, правда, Боря, ей весело… а когда ты меня бросишь… я останусь съ Машей… та будетъ моя утѣха, всю любовь ей отдамъ, которую ты укралъ, глупый.
— Ну, а когда я тебя брошу?
— Не знаю…
— Скоро, завтра же признаюсь въ любви Егору Пантелѣичу… — Она поцѣловала его въ лобъ… Борисъ сѣлъ на скамейку, обнялъ ее и началъ цѣловать въ бѣлую, прозрачную шейку… Вдругъ она встрепенулась и отвела его руки. Онъ обомлѣлъ. Въ дверяхъ бесѣдки стоялъ Лапинъ, немного бочкомъ, но смотрѣлъ на нихъ не прямо, а куда-то въ зелень. Софья Николаевна приподнялась и пришла въ себя. Она весело подала ему руку и попеняла за то, что не пріѣхалъ обѣдать. Борисъ все сидѣлъ на скамейкѣ и машинально поправлялъ волосы. Щеки его горѣли; онъ чувствовалъ большую неловкость и даже дрожь въ колѣнахъ.
— Здравствуйте, баринъ, — сказалъ ему громко Лапинъ: — что вы разсѣлись тутъ, — вы мнѣ совсѣмъ не рады?
Борисъ вскочилъ и началъ жать руку Ѳедора Петровича; но рѣшительно не нашелъ, что ему сказать.
— Вы обѣдали? — спросила Софья Николаевна.
— Вотъ еще, развѣ вы забыли, что я съ тѣхъ поръ, какъ себя помню, обѣдаю въ 12 часовъ.
— Ну, такъ вы теперь опять голодны. Я велю вамъ дать кислаго молока… приходите на терассу.
И она удалилась скорыми шагами.
Борисъ остался вдвоемъ съ Ѳедоромъ Петровичемъ, но не могъ, въ первую минуту, совладать съ своимъ смущеніемъ. Ему хотѣлось выйти изъ бесѣдки; но Лапинъ загораживалъ дорогу, и какъ-то странно, прищуривая правый глазъ, смотрѣлъ на него. Взгляды ихъ встрѣтились. Борисъ почувствовалъ, какъ краска разлилась по всему лицу его, покрыла даже носъ и уши.