— Оставить безъ обѣда. — Директоръ обернулся къ нимъ. — А съ вами, мой милый, — сказалъ онъ Борису, пригрозивъ пальцемъ — мы еще раздѣлаемся какъ слѣдуетъ: мы изъ васъ фонаберію-то вышибемъ, голубчикъ мой. Отецъ вашъ узнаетъ про всѣ ваши гадости…
Больше ничего не воспослѣдовало. Педагогъ, недовольный собою, скоро зашагалъ и вышелъ изъ кабинета, оставивъ очень неполное впечатлѣніе на аудиторію.
Съ минуту всѣ молчали.
— Ну что, крусавцы, — заговорилъ первый Ардальонъ Захарычъ: — я вѣдь вамъ все впередъ расписалъ.
— А все это изъ-за скворца долгоносаго, — пропищалъ. Мечковскій, толкнувъ Скворцова впередъ.
— А онъ ни гугу, — сказалъ кто-то изъ заднихъ.
— Труса праздновалъ.
— Крусавецъ, это все изъ-за тебя исторію затѣяли, — обратился къ нему Ардальонъ Захарычъ: — ты бы вотъ за нихъ безъ обѣда-то остался — а, зеліе?
Скворцовъ заморгалъ глазами.
— Я не виноватъ-съ, Ардальонъ Захарычъ, что жъ я могу-съ? — промычалъ онъ.
— Что могу?… — ты тюря, крусавецъ! Только товарищей въ бѣду ввелъ; а самъ баба-бабой.
Ардальонъ Захарычъ и не замѣчалъ, какъ жестоко противорѣчилъ увѣщаніямъ, произнесеннымъ имъ въ классѣ.
А депутаты тѣмъ временемъ молча переглядывались.
— Побудемъ на антоніевой пищѣ, —сказалъ наконецъ Горшковъ, обратившись къ Борису и Абласову.
Абласовъ улыбнулся, а Борисъ не слыхалъ даже словъ Горшкова.
Онъ на что-то рѣшился и сдѣлалъ даже два шага къ двери.
— Куда ты? — успѣлъ спросить его Горшковъ и взялъ за полу сюртука.
— Оставь меня!
— Ты къ Іонкѣ? Полно, Борисъ, наплюй.
— Ахъ, оставь меня, ради Бога! — порывисто сказалъ Борисъ и, выскочивъ изъ кабинета, повернулъ направо, въ директорскій корридоръ.
XIV.
Директоръ пошелъ не къ себѣ, а въ классы. Борисъ дожидался его минутъ съ десять въ пріемной. Суровый старшой Суворовъ совсѣмъ-было не хотѣлъ впускать туда оштрафованнаго гимназиста.
Мало было надежды у Бориса на добрый исходъ предстоявшей сцены съ Іономъ Петровичемъ.
Онъ ходилъ вдоль одной стѣны и разсматривалъ портреты. Директоръ сочеталъ въ своей портретной коллекціи греческихъ философовъ съ поэтами юной Франціи. Подлѣ Платона висѣлъ Ламартинъ, подлѣ Сократа Викторъ Гюго, и все въ такомъ вкусѣ.
Въ Борисѣ происходила немалая борьба. Самолюбіе юноши не улеглось. Нелегко ему было просить директора.
Онъ зналъ, что тотъ никакъ не захочетъ понять его; увидитъ только одно желаніе школьника скрыть отъ отца причину наказанія. Бориса возмущала мысль, что онъ долженъ излиться передъ гнуснымъ Тонкой, говорить ему о такихъ задушевныхъ вещахъ, до которыхъ онъ никогда бы не допустилъ дотронуться грязнаго и ненавистнаго педагога.
Была минута колебанія; онъ хотѣлъ уидти, но привычка работать надъ собою взяла верхъ. «Нужно просить,» сказалъ онъ себѣ и успокоился. Когда дверь изъ передней отворилась, онъ очень внимательно смотрѣлъ на портретъ Александра Дюма и нисколько не смутился.
За то директоръ очень неспокойно подошелъ къ гимназисту. Его всего подернуло. Онъ запахнулся въ свой архалукъ и, перекосивши ротъ, загнусилъ:
— Зачѣмъ вы здѣсь — а? какъ вы осмѣлились? Эй, Суворовъ!
Старшой высунулъ голову.
— Выведи его!
Борисъ прервалъ директора.
— Іона Петровичъ, — сказалъ онъ очень твердо: — у меня до васъ есть просьба: исполните ее хоть для моего отца.
— Что, какого отца? — загнусилъ директоръ: — что вамъ нужно? Я васъ знать не хочу.
— Іона Петровичъ, — продолжалъ Борисъ: — вы знаете, что папенька очень боленъ: всякое огорченіе можетъ убить его. — Борисъ покраснѣлъ, выговоривъ это.
— Накажите меня, только не тревожьте его.
— АІ — вскричалъ педагогъ, понявъ, въ чемъ дѣло.
— Лазаря пѣть, куксить!.. Клянчить, чтобъ я ваши мерзопакостные поступки прикрывалъ!.. Прекрасно, ловко, очень ловко!
— Я бы ие просилъ васъ, — выговорилъ Борисъ: — еслибъ отецъ мой былъ здоровъ. Я отъ него ничего не скрываю. Но поймите, Іона Петровичъ, что неожиданность вашей записки…
— Ничего я не хочу понимать! — Я васъ выгоню. Если вы уморите отца, я очень радъ буду!…
Борись весь вздрогнулъ и такъ посмотрѣлъ на директора, что тотъ отшатнулся.
— Да, да, я очень радъ буду. Стану я вамъ снисхожденія дѣлать, какъ бы не такъ! Васъ безъ обѣда продержатъ, а вы тамъ наврете что-нибудь на насъ. Нѣтъ, голубчикъ, меня вы чувствительностью-то не проймете. Вы изъ себя героя не представляйте. Ступайте вонъ!..
И директоръ, хлопнувъ дверьми, ушелъ въ заднія комнаты.
Борису захотѣлось схватить его за шиворотъ, но точно невидимая рука удержала его.