Въ исполненіи Горшковъ дѣлалъ быстрые успѣхи, безъ изнурительнаго труда. Онъ прошелъ черезъ всѣ мытарства механическаго приготовленія свободно, легко, и развилъ въ себѣ качество блестящаго, увлекательнаго піаниста.
Но эта сторона дарованія не удовлетворяла его; онъ смотрѣлъ на нее почти какъ на средство. Цѣль была — композиторство. Горшковъ не останавливался на легкихъ мелодіяхъ, презиралъ всякія штучки: фантазіи, морсо… Онъ рано получилъ вѣрный и строгій взглядъ на музыку, италъянщиной не увлекался; вкусъ массы его смѣшилъ, а подчасъ и возмущалъ.
Но, изучая Баха, Бетховена и Шумана, онъ не набирался замашекъ нѣмца-музыканта, не впадалъ въ исключительность, не вдавался въ музыкальную схоластику и больше вѣрилъ въ непосредственное творчество, чѣмъ во всевозможные контрапункты.
Рано началъ онъ цѣнить народный элементъ въ музыкѣ. Въ душѣ его все яснѣе и яснѣе становился идеалъ, къ которому долженъ стремиться русскій музыкантъ. Глинка прояснилъ ему этотъ путь, и его творенія были изучены Горшковымъ до тонкости…
И глядя на этого веселаго юношу, на его дѣтскую шаловливость, на его выходки и дурачество, никто-бы не подумалъ, что онъ живетъ сознательной, художественной жизнью. Борисъ особенно и полюбилъ Горшкова за то, что въ немъ не было тѣни артистическаго фатовства; онъ вездѣ былъ правдивъ.
Учился онъ нехудо; любилъ математику и хорошіе стихи; о спеціальномъ образованіи не думалъ, но въ общемъ чувствовалъ большую потребность.
Къ нему совсѣмъ не привилось раннее пренебреженіе ко всякому знанію, какое развивается у всевозможныхъ артистовъ и дѣлаетъ ихъ на всю жизнь ребятами и невѣждами.
Горшковъ поддерживалъ мать, давая уроки. Въ обществѣ его баловали, желали ему покровительствовать,
кричали о немъ. Всѣ оваціи онъ принималъ съ большимъ тактомъ. Въ немъ не было ходульнаго желанія славы; въ немъ жило только свободное чувство художника, всегда чего-то ищущее.
Таковъ былъ веселый другъ Бориса.
Серьезный Абласовъ не отличался даровитостью и былъ просто умный, прилежный гимназистъ. Онъ сидѣлъ первымъ и необыкновенно добросовѣстно учился всему, чему только можно было научиться. Онъ развивался медленнѣе обоихъ друзей своихъ, но прочнѣе. Молчаливый, скромный, тихій, онъ очень много работалъ надъ самимъ собой. Умъ его никогда не оставался празднымъ и ничего не принималъ на вѣру; но до всего допытывался… Въ Абласовѣ таился зародышъ скептицизма, и жизнь не манила его свѣтлыми образами, не родила въ немъ поэтическаго чутья, спасающаго отъ суроваго дыханія дѣйствительности.
Абласовъ былъ, въ полномъ смыслѣ слова, воспитанникъ народныхъ школъ. Родился онъ въ уѣздномъ городѣ, въ семьѣ бѣднаго ремесленника. Отецъ, мѣдныхъ дѣлъ мастеръ, отдалъ его сперва въ приходское, потомъ въ уѣздное училище, гдѣ онъ кончилъ курсъ съ отличнымъ аттестатомъ и поступилъ въ гимназію лѣтъ уже двѣнадцати, въ первый классъ, потому-что латыни не зналъ; а въ то время съ перваго класса начинали склонять mensa и спрягать amare. Разумѣется, Абласовъ оказался, по познаніямъ, гораздо выше своихъ товарищей.
Вначалѣ надъ нимъ многіе смѣялись: онъ былъ неуклюжъ, съ особымъ провинціальнымъ говоромъ, выше другихъ ростомъ, — все это давало поводъ къ насмѣшкамъ. Но скоро всѣ полюбили его и, не подчиняясь его вліянію, привыкли считать за самаго безукоризненнаго ученика. Обязанности старшаго исполнялъ онъ честно, никогда не подслуживался инспектору и защищалъ товарищей. Всѣ зиали, что онъ не ябедникъ и не корчитъ изъ себя начальствующаго.
Абласовъ жилъ трудами: онъ давалъ уроки. Отецъ первые два-три года содержалъ его, потомъ, когда дочери подросли, ничего не могъ высылать ему…
Много насмотрѣлся Абласовъ темнаго, пошленькаго въ томъ мірѣ, гдѣ прошло его дѣтство. Онъ не гнушался семьей, не стыдился говорить, что отецъ его простой мѣщанинъ, дѣлаетъ самовары; во впечатлѣнія дѣтства немного подавили его. Онъ глубоко чувствовалъ всю немощь, въ которой жила сфера мелкаго мѣщанства. Нигдѣ онъ не видалъ свѣтлаго луча; все было грязно, тупо. Въ семействѣ онъ былъ совершенно одинокъ.
Отецъ — умный мужикъ, но пьяный и угрюмый; мать — совсѣмъ простая женщина; съ сестрами онъ не могъ сойтись: слишкомъ велика была разница въ ихъ развитіи.