На глазахъ больнаго были слезы. Звукъ его голоса полонъ былъ глубокой грусти, и говорилъ, что нѣтъ уже никакого исхода этому раскаянью, кромѣ смерти.
Борисъ не глядѣлъ на отца; онъ сидѣлъ, опустивъ голову, и ему, какъ маленькому, хотѣлось плакать, и долго плакать. Отцу нельзя было сказать утѣшенія, а добрыя слова, а порывы чуства не просились наружу.
— «Я умру, — продолжалъ диктовать больной: — я умру спокойно, оставляя дѣтей вамъ. Въ моемъ 'завѣщаніи вы найдете ту же просьбу, ту же волю въ отношеніи дѣтей моихъ, и я знаю, что они все выполнятъ и благословятъ васъ на вѣки.»
Больной остановился. Дыханіе его сдѣлалось прерывисто. Припадокъ кашля слѣдовалъ затѣмъ и минуть на десять прервалъ его рѣчь.
— Не отложить ли письмо? — спросилъ Борисъ, смотря съ безпокойствомъ на отца.
— Нѣтъ, Боря, — промолвилъ больной оправившись: — докончить нужно сегодня. Еще два слова. Много не зачѣмъ: она все сердцемъ своимъ пойметъ. Вотъ что допиши: «Спѣшите, дорогой другъ. Дайте взглянуть на себя, а на могилѣ моей помолитесь о грѣшномъ братѣ вашемъ Николаѣ».
— Все? — спросилъ Борисъ.
— Да. Запечатай и надпиши: Софьѣ Николаевнѣ Телепневой, въ Москву, на Арбатѣ, въ Кривоникольскомъ переулкѣ, въ домѣ Цибашевой.
— Я у себя наверху запечатаю, — проговорилъ Борись вставая.
— Ну, хорошо; завтра и отправь, какъ въ гимназію поѣдешь. ужъ не знаю, Боря, застанетъ ли она меня въ живыхъ; а если не застанетъ, когда завѣщаніе мое прочтутъ, все приготовь къ ея пріѣзду. Отдай ей свою комнату, а самъ вотъ въ моей спальнѣ поселись. Матушка здѣсь долго не наживетъ, я знаю. Она къ себѣ въ деревню отправится.
У Бориса на языкѣ было много вопросовъ; но слова какъ-то застывали.
— Какъ же вы, папенька, объявите обо всемъ этомъ бабушкѣ? — могъ онъ только проговорить.
— Какъ? Я не стану ей объявлять. Тяжело мнѣ очень будетъ, Боря; ужъ я вѣдь не могу больше выносить никакихъ сценъ. Скрывать нужно, другъ, скрывать. Воли своей я не неремѣню, а слово я теперь скажи — бурю подыму. Что дѣлать, Боря, что дѣлать… — повторилъ онъ со вздохомъ.
Борисъ не упрекнулъ отца въ слабости: ему слишкомъ было жалко его.
— Да и ей самой легче будетъ, — продолжалъ больной, — легче будетъ узнать все послѣ смерти моей.
— Папенька, — замѣтилъ Борисъ — Софья Николаевна можетъ скоро пріѣхать, и онѣ встрѣтятся…
— Ты думаешь, она меня застанетъ? Нѣтъ, Боря, мы съ ней не увидимся, — произнесъ больной съ горькой усмѣшкой: — я вѣдь чувствую. А что же ей матушка можетъ сдѣлать? Она ее не выгонитъ отсюда, я ее въ завѣщаніи попечительницей надъ дѣтьми моими назначаю.
Послѣднія слова больной выговорилъ такъ, какъ-будто онъ хотѣлъ увѣритьея, что дѣйствительно его посмертная воля будетъ свято выполнена.
Но онъ замѣтно ослабъ. Голова его совсѣмъ опустилась и весь онъ ушелъ глубоко въ кресло.
— Ну, Боря, — произнесъ онъ тихимъ. ослабшимъ голосомъ — мнѣ пора и на покой. Ты теперь все знаешь. Случится мнѣ завтра умереть, — видно, такъ Богу угодно будетъ, а все-таки я свою волю высказалъ. А до моей смерти, ты бабушку не серди, оставь ее. ужъ ее, другъ, не исправишь, и не воротишь ты того, чего нельзя воротить.
Борисъ подошелъ къ отцу и взялъ его руку.
— Я не буду ее сердить, папенька, ее ужъ нечего бояться.
— Но ты радъ за свою Машу? — спросилъ больной, обнимая сына.
— Да. И отчего это бабушка такъ не взлюбила насъ!
— Отчего? — переспросилъ больной. — Не разспрашивай меня, Боря. Послѣ узнаешь. А скажи отъ меня теткѣ, чтобъ не покидала Маши, въ институтъ бы ее не отдавала. А ты вотъ, какъ кончишь курсъ, въ Москву переѣзжайте, живите всѣ вмѣстѣ. Домъ этотъ продай, пускай онъ умретъ съ нами, вамъ ужъ не жить въ этомъ гнѣздѣ. А деньги, Боря — я вамъ съ сестрой оставляю… изъ имѣнья часть брата Александра отдали теткѣ, по смерть ея. Если этого ты не исполнишь, грѣхъ тебѣ будетъ. Нѣтъ, да ты не такой, въ тебѣ душа есть. По-міру не пойдешь, Боря, да не объ этомъ думай. Ну, да тебѣ другая жизнь предстоитъ, свободы много будетъ, никто у тебя ее не отниметъ, а коли я для тебя мало сдѣлалъ, не кляни ты меня и костей моихъ не тревожь…
Больной приподнялся и долго смотрѣлъ на сына.
— Ну, Христосъ съ тобой, — произнесъ онъ, тронутымъ торжественнымъ голосомъ.
Борисъ опустился на колѣни, отецъ перекрестилъ его.
Минуту спустя онъ выходилъ изъ спальни, съ поникшей головой, держа въ рукахъ написанное письмо.
Бываютъ мгновенья, когда жизнь какъ-то особенно ясно и осязательно выступаетъ передъ вами, даже въ годы самой первой молодости. Въ такія минуты ни о чемъ не спрашиваешь, ничему не удивляешься, и какъ бы сильна ни была боль сердца, съ непонятной рѣшимостыо хочешь идти въ даль, не пугаешься жизни и въ самой грусти чувствуешь живую струю.