— Ничего, ничего, нянюшка, — отвѣтила ласково Софья Николаевна, проходя въ Борисову комнату.
Тамъ сдѣланы были перемѣны: на мѣстѣ стола помѣщался диванъ и старинный туалетъ; о существованіи его Борисъ не имѣлъ понятія. Этотъ туалетъ Мироновна отыскала въ одной изъ антресольныхъ каморокъ.
— Извините, тетенька, — сказалъ Борисъ, окинувъ комнату: — здѣсь такъ неудобно и плохо убрано.
— Ахъ, мой другъ, вы все еще извиняетесь, не стыдно ли вамъ? Да что вы думаете: я въ раззолоченныхъ будуарахъ жила? Коли не хотите со мной ссориться, такъ пожалуйста не извиняйтесь. Чего мнѣ еще лучше этого? тутъ славно. Вотъ въ этомъ ящикѣ будетъ жить моя Аннушка, а тутъ, вотъ, альковъ; въ одной комнатѣ — цѣлыхъ три: и кабинетъ, и спальня, и дѣвичья. Мироновна, — обратилась она къ старушкѣ: — мнѣ предъ тобой стыдно.
— А что, матушка?
— Да вотъ Борисъ Николаичъ непремѣнно хочетъ, чтобъ я здѣсь поселилась, а ты ужъ вѣрно привыкла здѣсь.
— И-и, матушка, я походный человѣкъ, вездѣ могу прикурнуть. Да, вѣдь, ему-то (она указала на Бориса) стыдно; чай, со мной, старухой, возиться, онъ ужъ вонъ какой долговязый!
Софья Николаевна разсмѣялась и сказала Борису:
— Какая она славная… Нянюшка, — продолжала она: — гдѣ же ты помѣстишься?
— Мало ли у насъ, сударыня, мѣста! Вопъ послѣ
Степаниды пустая каморка стоитъ, — не извольте безпокоиться. Вы, матушка, насчетъ вотъ этой-то комнаты прикажите: не нужно ли еще поставить чего?
— Ничего ненужно, нянюшка, все хорошо; а тамъ, если что понадобится, послѣ увидимъ.
— Вамъ, извѣстное дѣло, здѣсь самое удобное мѣсто, — заключила Мироновна — вотъ и барышнѣ-то весело будетъ.
— Тетя, — заговорила Маша, подбѣгая къ алькову: — вы тутъ будете спать?
— Да, мой ангелъ, — отвѣтила Софья Николаевна, и подошла также къ алькову.
Маша откинула занавѣску.
Вся ниша была выкрашена зеленой краской. Простенькая кровать, подъ орѣхъ, приставлена была къ стѣнѣ; подлѣ нея маленькій столикъ, покрытый бѣлой салфеткой.
Надъ кроватью висѣлъ небольшой портретъ, въ золотой, узкой рамѣ.
Софья Николаевна подошла ближе и стала пристально всматриваться въ портретъ.
Борисъ стоялъ за ней.
— Вотъ это портретъ maman? — спросила она.
— И очень похожій, — отозвался Борисъ. — Я вамъ его сниму.
Онъ всталъ колѣномъ на кровать, снялъ съ гвоздика портретъ, отряхнулъ его и вынесъ на свѣтъ.
Блѣдная женщина, съ пепельными волосами и синими глазами, сидѣла, опершись на столъ. Она была въ чепцѣ и голубой шали. На губахъ блуждала странная, болѣзненная улыбка.
Софья Николаевна долго и внимательно смотрѣла на портретъ. Борисъ держалъ его, и глаза его перебѣгали отъ лица тетки къ лицу матери.
Какое-то облачко пролетѣло по прекраснымъ чертамь
Софьи Николаевны; даже легкій румянецъ выступилъ на щекахъ.
Она подняла голову и быстро взглянула на Бориса, и въ эту минуту ему бросилось въ глаза сходство портрета съ живой женщиной, которая смотрѣла на него.
Это сходство его поразило.
— Какъ она хороша! — сказала Софья Николаевна, потомъ, помолчавъ, прибавила: — нельзя было ее не любить.
Въ зтихъ простыхъ словахъ Борису послышалось что-то особенное, какой-то сокровенный смыслъ, отозвавшійся на сердцѣ.
— И я ее не знала! — проговорила Софья Николаевна. — Вы очень похожи на мать, Борисъ, и Маша тоже.
— Да, оба въ маменьку, — отозвалась Мироновна.
— Отчего мама такъ мало жила? — спросила Маша, не обращаясь ни къ кому въ особенности.
— Не жилось, голубчикъ, — отвѣтила, ей Софья Николаевна.
И опять Борису послышалась какая-то особенная нота въ ея голосѣ.
Онъ пристально взглянулъ на нее, а потомъ опять на портретъ.
Все вопросы лѣзли ему въ голову, а предлагать онъ ихъ не смѣлъ. И чувство, съ которымъ онъ поемотрѣлъ на Софью Николаевну, совсѣмъ не подходило подъ тонъ разговора.
Борисъ поспѣшно унесъ въ альковъ портретъ и повѣсилъ его.
Ему почему-то захотѣлось перемѣнить разговоръ.
— Тетенька, — сказалъ онъ громко: — позвольте вамъ напомнить, что пора и кушать.
— А вы въ которомъ часу обѣдаете? — спросила она.
— Обыкновенно въ три, но это я не для себя… вѣдь вамъ съ дороги.
— Да, я хочу ѣсть, — перебила она его: — давайте обѣдать.
Софья Николаевна выговорила это съ такой простотой, что Борисъ невольно улыбнулся.
— Какой у васъ порядокъ? — добавила она. — Вы вѣрно съ бабушкой обѣдаете?
— Послѣднее время я обѣдалъ почти всегда одинъ, — отвѣчалъ Борисъ.
— Бабушка все сердилась, — вставила Маша.