— Что вы, тетя, полноте, какъ вамъ не стыдно, вдругъ заговорилъ Борисъ, цѣлуя ея руку — у меня ни одной минуты не было никакого сомнѣнія… всякое ваше слово… прямо идетъ въ душу. До сихъ поръ мнѣ было такъ трудно… Точно у меня языкъ былъ связанъ. Намъ съ вами черезчуръ тяжело было бы жить, скрывая то, что таится въ душѣ. А я никого обвинять не стану, — кротко прибавилъ онъ.
— Видишь ли, — начала Софья Николаевна: — твой дядя Александръ былъ студентомъ въ Москвѣ давно, лѣтъ двадцать тому назадъ. Онъ былъ такой пылкій, причудливый, увлекающійся… Воображеніе у него играло первую роль… и это ты не долженъ забывать… Студентомъ еще онъ встрѣтилъ дѣвушку, красавицу, съ очень странной судьбой. Она была сиротка, жила въ семействѣ родственниковъ… ее держали гувернанткой. Состояніемъ ея завладѣли и ея положеніе въ домѣ было очень жалкое; Александръ полюбилъ ее и рѣшился жениться. Разумѣется, встрѣтились препятствія… онъ написалъ сюда, ему пригрозили… На его натуру все чрезвычайно сильно дѣйствовало, и онъ заболѣлъ, заболѣлъ опасно. Это было передъ тѣмъ, какъ ему кончить курсъ… Твой отецъ прискакалъ въ Москву… долго онъ ухаживалъ за Александромъ… Александръ оправился, кончилъ курсъ и уѣхалъ тотчасъ же за границу: его услали доктора для поправленія здоровья.
— Да, я все это слыхалъ, — проговорилъ Борисъ, вспоминая, что няня ему что-то такое разсказывала.
— Ну, вотъ видишь-ли, отецъ твой, живя въ Москвѣ, сблизился съ дѣвушкой, которую полюбилъ Александръ, и чрезъ полгода онъ на ней женился.
— Какъ, тетя… она была?..
— Твоя мать, Лизавета Павловна. Бабушка твоя приняла её очень дурно. Во-первыхъ, она была бѣдна, а во-вторыхъ, она никогда не могла ей простить любви Александра, его болѣзни и его поѣздки за границу.
— Стало быть, и папенька женился безъ согласія бабушки? — спросилъ Борисъ.
— И да, и нѣтъ. Разумѣется, Пелагея Сергѣевна хотѣла этого брака, но отца твоего она больше любила, и согласилась на его женитьбу. И вотъ тебѣ ключъ къ той нѣмой драмѣ, которая разыгрывалась въ нашемъ семействѣ. Я не знала твоей матери, Борисъ; я тебѣ разсказываю то, что я слышала отъ отца твоего и Александра. Тебя, можетъ, удивляетъ ея выходъ замужъ. Она не имѣла къ твоему отцу сильнаго, глубокаго чувства, но ея положеніе въ домѣ было слишкомъ тяжело; наконецъ она видѣла его любовь, его хорошую, добрую натуру. Когда Александръ узналъ объ этомъ, это его поразило, и такъ поразило, что подѣйствовало на его разсудокъ. Онъ одно время совсѣмъ помутился и долго страдалъ. За границей онъ прожилъ около десяти лѣтъ; тамъ онъ очень развился… это былъ замѣчательный умъ…3а многое брался онъ, чему не учился — одинъ Богъ знаетъ, но ничто его не вылѣчило отъ любви, ни на чемъ онъ не могъ остановиться и успокоиться… А дома, у васъ, была другая драма… твоя мать, вышедши замужъ, не была несчастлива… отецъ твой горячо ее любилъ; но прежняя любовь воскресла, до нея доходили вѣсти объ Александрѣ, о его несчастной судьбѣ, о его болѣзни… и твоя бабушка явилась между нею и мужемъ, какъ духъ-искуситель… Она подозрѣвала её; она твердила твоему отцу, что жена его любить Александра и порывается бѣжать къ нему… словомъ, ты самъ можешь понять, что между ними было.
— А зачѣмъ дядя пріѣзжалъ сюда, когда мнѣ было лѣтъ пять? — сказалъ Борись, подавленный всѣмъ этимъ разсказомъ.
— Онъ пріѣхалъ, просто, повидаться, онъ хотѣлъ переломить себя, покончить съ своей прежней страстью, наконецъ, смягчить свои отношенія съ семействомъ.
— Я помню, что мама не показывалась внизъ, не видала дядю Александра.
— Да, она не надѣялась на себя… И этотъ пріѣздъ принесъ только больше горечи и страданій. Александръ уѣхалъ съ такой же раной, какъ и прежде… Въ домѣ у васъ пошло еще хуже… Пелагея Сергѣевна построила на этомъ цѣлый романъ… она считала пріѣздъ Александра условленнымъ между нимъ и твоей матерью. Отецъ твой началъ мучиться подозрѣніями, Лизавета Павловна страдала… въ ней чувство не умерло, но она хотѣла его заморить. Мать твоя, какъ ты знаешь, умерла чахоткой.
— А дядя? — спросилъ опять Борисъ.
— А дядя опять ѣздилъ по свѣту, опять былъ боленъ, опять лѣчился… и наконецъ немного выздоровѣлъ… прежняя страсть притихла. Онъ вернулся въ Москву, и тутъ начинается нашъ романъ, — прибавила улыбаясь Софья Николаевна… и остановилась.