— Господинъ Телепневъ! — прогудѣлъ своимъ торжественнымъ голосомъ историкъ.
Телепневъ встрепенулся и подошелъ къ столу. Онъ очень поспѣшно вынулъ одинъ изъ классическихъ билетовъ на картонной бумагѣ и проговорилъ вслухъ: „Номеръ двѣнадцатый.“
Деканъ наклонился надъ столомъ и прочелъ: „Сѣверная война. “
Сѣверную войну Телепневъ началъ отвѣчать не очень бойко, но сносно. Деканъ послушалъ его минутъ пять, подошелъ къ столу и оперся на него. '
— Довольно, господинъ Телепневъ! — провозгласилъ онъ: — Хорошо-съ! благодарю васъ; вижу, что вы посѣщали мои лекціи. Садитесь.
Телепневъ очень радъ былъ сѣсть; только никакъ ужь онъ не могъ понять, какимъ образе $іъ деканъ примѣтилъ его на своихъ лекціяхъ, которых'ь оп. ь совсѣмъ це посѣщалъ.
Господинъ Ѳедоровъ! — воскликнулъ дек. анъ вслѣдъ удаляющемуся Телепневу.
А на диванѣ сидѣло трое, и всѣ трое спали. Телепневъ долженъ былъ разбудить господину Ѳедорова, который съ просонокъ понесъ такую гиль, что деканъ сейчасъ же влѣпилъ ему единицу. Бѣлокуреиькій астраханецъ, стоявшій послѣд-димъ на букву хер. ъ, храпѣлъ въ это время такъ громко, что заглушалъ звукъ щаговъ декана.
Телепневъ вышелъ въ корридоръ, почти шатаясь. Вся эта гимнастика совсѣмъ его подавила; онъ стремился къ одному — лечь въ кровать и заснуть.
Цѣлый мѣсяцъ тянулись экзамены. Каждый день отъ десяти до трехъ актовая зала вмѣщала въ себѣ жужжащую публику; за то на улицахъ студенты видны были только днемъ по дорогѣ изъ университета или въ университетъ, да гдѣ нибудь въ закоулочкахъ перебѣгали они изъ квартиры въ квартиру съ тетрадками подъ мышкой. Посерьезнѣе работали одни медики, а на остальныхъ факультетахъ все выѣзжало на шармачка. Зубреніе было самое лихорадочное у тѣхъ, кто дѣйствительно боя^я экзамена. А въ остальной братіи царствовала. таже вѣра на авось, съ какою они, вѣроятно, начали жить и по окончаніи курса. Много было и такихъ, которые смотрѣли на экзаменъ, какъ на очень смѣшную исторію, гдѣ профессоровъ можно одурачить, какъ заблагоразсудится. Студентъ Храповъ, напримѣръ, отличавшійся въ сущности полнѣйшимъ невѣжествомъ, у профессоровъ, которые врядъ-ли видѣли его когда на лекціяхъ, былъ на счету прекраснаго студента, замѣчательнаго своими способностями и успѣхами въ наукахъ. А Храповъ, каждый разъ, какъ онъ разсказывалъ, видѣлъ всегда во снѣ тотъ билетъ, какой ему на другой день попадался на экзаменѣ Какъ это случалось, про то вѣдалъ онъ самъ да лакей Гришка; но ни на одномъ экзаменѣ въ теченіи трехъ лѣтъ, Храповъ, не провалился, а имѣлъ еще привычку разбавлять всегда свой отвѣтъ разными прибаутками. Не только такихъ воронъ, какъ кандидатъ Ноль проводилъ онъ какъ ему заблагоразсудится, но на двухъ переходныхъ экзаменахъ прельщалъ самого декана.
Не хуже былъ другой экземпляръ — камералистъ второго курса подъ заглавіемъ Пашка Протасовъ. Въ экзамены случился съ нимъ такой пасажъ. Собрались всѣ его однокурсники сдавать сельское хозяйство у того же кандидата Ноля. Часамъ къ одинадцати является Пашка въ видѣ нетрезвомъ, изъ какого-то весьма неблагообразнаго мѣста, гдѣ онъ пропировалъ два дня и двѣ ночи. Не только сельскаго хозяйства, но ни одного путнаго слова не могло быть въ пьяной его головѣ. Въ занимательныхъ у казенныхъ студентовъ окатили эту пьяную голову ведромъ воды, и такъ какъ отъ Пашки разило, то всунули ему въ ротъ фіалковый корень и онъ жевалъ его до того момента, когда вызванъ былъ по списку кандидатомъ Нолемъ. Достался ему билетъ объ удобреніи пудретами. Что онъ говорилъ неизвѣстно, извѣстно было только то, что агрономъ поставилъ ему четверку….