Она протянула свою и Телепневъ крѣпко нажалъ ее.
— Вѣдь вы меня совсѣмъ подавляете своей добротой, — выговоривъ онъ потупившись.
— Это еще не бѣда; я вотъ что даже скажу: презирайте меня, что хотите думайте обо мнѣ, а мнѣ ни мало не стыдно смотрѣть теперь на васъ, такъ-таки не стыдно… Вы для меня всегда будете: добрый, славный, умный Боря; да, такой славный, что онъ даже краснѣетъ отъ моихъ словъ въ эту минуту.
А Телепневъ дѣйствительно краснѣлъ все больше и больше. Она наклонилась къ нему, поцѣловала его въ лобъ и йотомъ сейчасъ же опустивши вуаль встала. Онъ тоже поднялся.
— Прощай же, Боря, — скоро проговорила она. — Пожалуйста не говори обо мнѣ дурного; я сама знаю, что никуда не гожусь.
— Прощай, Оля! Прости меня!… вырвалась у Телепнева. Онъ взялъ ее за обѣ руки, Ольга Ивановна вырвала ихъ и обняла его.
— Вотъ тебѣ послѣдній поцѣлуй…. Спасибо тебѣ, спасибо! Прощай! Я ѣду сегодня вечеромъ.
И она быстро вышла изъ бесѣдки. Телепневъ не провожалъ ее; а опустился опять на скамейку.
На палубѣ парохода: „Рафаилъ* толпилось не мало пассажировъ. Публика была самая разношерстная: студенты, купцы, а всего больше татаръ, перебирающихся къ Макарію. Узкая носовая палуба была заставлена разными пассажирскими вещами; изъ трюма, разило масломъ, а изъ пароходной кухни шелъ запахъ жаренаго. Солнце парило и обливало рѣку яркимъ блескомъ. Взобравшись на мостикъ между кожухами, Телепневъ стоялъ и оглядывалъ пристань и синюю даль внизъ по рѣкѣ. Ему хорошо дышалось на водѣ и онъ, спокойно облокотись о тонкія желѣзныя пёрйльца, представлялъ собою въ эту минуту довольную фигуру студента, ѣдущаго на вакацію.
Горшковъ съ Абласовымъ смотрѣли внизу, какъ машинистъ пускаетъ машину. Зашумѣли колеса, заходилъ машинный стержень взадъ и впередъ; пароходъ побѣжалъ вверхъ, таща за собою плоскодонную, пассажирную баржу, имѣющую видъ китайской джонки. Пароходъ былъ малосильный и шелъ тихо. Пассажиры начали устраиваться и въ каютахъ, и на палубѣ. Любители засѣли въ картишки; какая-то худощавая иностранка забилась въ уголъ съ книгой, а рыжій Офицеръ въ папахѣ уже сиЛьйо бушевалъ за буфетомъ.
Наши пріятели наслаждались больше природой й Вели между собою самые вакаціонные разговоры.
Въ эту минуту ни у одного изѣ нихъ не было никакой заботы; они знали, что цѣлыхъ три мѣсяца можно было жить, какъ маленькимъ дѣтямъ, дышать чистымъ воздухомъ, пить молоко и гулять съ утра до вечера.
— Гдѣ ты будешь все лѣто? спросилъ Горшковъ Телепнева.
— Да немножко въ городѣ — поживу, а тамъ съѣзжу къ бабушкѣ.
— Къ бабушкѣ? спросили почти въ одинъ голосъ Горшковъ и Абласовъ.
— Да!… Что вы такъ удивились? Мнѣ теперь съ ней воевать не изъ-за. чего; а жалко мнѣ ее стало.
— Есть чего жалѣть, замѣтилъ Горшковъ.
— Полно, перебилъ его Телепневъ, зачѣмъ старое поминать. Старуха свой вѣкъ выжила. Она сама, братъ, присмирѣла.
— Зоветъ что ли къ себѣ въ гости?
— Да, проситъ, чтобы я навѣстилъ ее. Ей жить не много осталось.
— Такъ чтожъ, что не много, перебилъ Горшковъ, ее ничѣмъ не. проймешь.
— Полно Валеріанъ, сказалъ съ неудовольствіемъ Тедеп-невъ, — я совсѣмъ не такъ объ ней теперь думаю. Разумѣется, она не ангелъ какой-нибудь, но какъ сообразишь все какъ было, такъ и не захочется старое вспоминать.
Абласовъ слушалъ Телепнева молча, но на губахъ его играла одобрительная улыбка. Ему пріятно было слышать, что Телепневъ такъ терпимо и умно отзывается о Пелагеѣ Сергѣевнѣ.
— Она далеко живетъ отъ города? спросилъ онъ.
— Верстъ сто.
— Ужь не хочешь ли ты ее пригласить па будущій годъ съ собой жить? проговорилъ, хихикая, Горшковъ.
— А ты полно, отвѣтилъ Телепневъ, кладя ему правую руку на плечо, — ужь тебѣ бабушка моя навѣрное меньше досадила чѣмъ мнѣ, а вотъ видишь, я къ ней никакой злобы не чувствую.
— Да ты одно слово — медоточивая струя, въ прощеніи враговъ своихъ упражняешься; а я не такъ какъ ты, меня, братъ, коли гадость какая въ человѣкѣ взбѣситъ, такъ я всю жизнь буду помнить.
— Напрасно, проговорилъ Телепневъ Пелагея Сергѣевна удалилась, когда нужно было, а ей, братъ куда не легко пришлось бѣжать изъ дому. Да и что за толкъ теперь, когда всѣ умерли, разбирать, въ чемъ она была виновата, а въ чемъ нѣтъ.
— А я, вымолвилъ Абласовъ, обращаясь къ Телепневу, никогда не видалъ твоей бабушки…
— Какъ не видалъ, переспросилъ Телепневъ, не можетъ быть!…