За арабомъ слѣдовалъ персъ, должно быть, большой франтъ, съ яркимъ шелковымъ нагруднукомъ и щегольскими разрѣзными рукавами. Въ его костюмѣ было уже много европейскаго: шинель, которую онъ снялъ при входѣ, перчатки, сѣрые панталоны и сапоги. Передъ зеркаломъ онъ причесался, и Телепневъ слышалъ, что съ однимъ изъ студентовъ онъ заговорилъ по-русски, хоть и съ акцентомъ, но свободно. Телепневъ ожидалъ явленія еще какой-нибудь фигуры въ халатѣ или бараньей шапкѣ, но больше никто не показывался изъ сыновъ востока. Въ нѣкоторыя аудиторіи вошли профессора. Но масса студентовъ и новичковъ ходила по корридору и кого-то дожидалась. Телепневъ посмотрѣлъ на часы, было уже 32 минуты перваго. Изъ этого онъ заключилъ, что профессора имѣли обычай начинать лекцію получасомъ позднѣе звонка.
Наконецъ сторожъ, приставленный къ стеклянной двери, широко растворилъ ее и вошелъ тотъ профессоръ, котораго ждали. „Деканъ, деканъ!“ послышалось въ толпѣ, и всѣ почти бросились въ двери первой аудиторіи налѣво. Телепневъ смотрѣлъ на вошедшаго. Это былъ высокій человѣкъ съ жесткимъ, орухшимъ и рябоватымъ лицемъ. Облѣзлое тѣмя прикрывалось волосами, зачесанными на виски. Онъ немного горбился и, гладя свои волосы на вискахъ, какъ-то все отдувался и икалъ. Одѣтъ онъ былъ, какъ одѣваются старыя учителя гимназіи: во всемъ синемъ, довольно потертомъ, галстухъ съ пряжкой, манишка торчкомъ. Сторожъ снялъ съ него старомодную шинель коричневаго комлота, и онъ, взявши подъ мышку потасканный портфель, пошелъ по корридору. Вся фигура этого человѣка говорила о какой-то грубой силѣ, о чемъ-то дѣльномъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ учительствомъ отзывалась она. Деканъ пошелъ по корридору, а всѣ ожидавшіе его слушатели забрались въ аудиторію такъ, что площадка совсѣмъ опустѣла. Телепневъ подошелъ къ росписанію лекцій, висѣвшему на стѣнѣ подлѣ объявленія инспектора, и прочиталъ, что въ первой аудиторіи отъ двѣнадцати до часу — лекція русской исторіи ординарнаго профессора и декана юридическаго факультета Павла Алексѣевича Тихонова. Те-лепневу, какъ камералисту, нужно было слушать русскую исторію, и онъ повернулъ съ площадки въ первую полуоткрытую дверь.
Аудиторія, куда вошелъ Телепневъ, представляла собой амфитеатръ, въ нѣсколько рядовъ лавокъ. Всѣ лавки были заняты слушателями. На первой скамейкѣ помѣщались второкурсники и самые рьяные изъ новичковъ. Телепневъ пробрался на самый верхъ, и оттуда смотрѣлъ на шумное сборище. на разнокалиберныя физіономіи слушателей, на черную доску, стоящую подлѣ кафедры, которая вовсе не была похожа на гимназическіе кафедры и представляла, собой довольно высокій' шкафЪ съ двумя ступеньками и кресломъ внутри. Юность и нѣкоторая необузданность чувствовалась въ массѣ слушателей. Но и самымъ краснощекимъ гимназистикамъ желательно было изобразить на своей физіономіи нѣкоторую ученую важность. Особенно задорно смотрѣли юноши, надѣвшіе наканунѣ только очки. Почти передъ всѣми лежали тетрадки, приготовленныя для записыванія лекціи, У иныхъ новичковъ такъ и зудѣли руки, но были и такіе, и даже не мало, которые занимались чищеніемъ ногтей или ковыряньемъ лавки и стола, что очень хорошо напомнило Телепневу гимназическія времена. Прошло и еще пять минутъ и наконецъ въ дверяхъ показалась учительская фигура декана. Онъ подошелъ къ кафедрѣ дѣловымъ шагомъ, наклоняя голову и помазывая виски ладонью правой руки.
Наступило глубокое молчаніе. Видпо было, что этого суроваго историка побаивались. Онъ расположился на креслѣ, довольно долго разбиралъ свои тетрадки, нѣсколько разъ ик-пулъ, и наконецъ разразился фразой. Голосъ его соотвѣтствовалъ размѣру аудиторіи. Этотъ голосъ отзывался надутой торжественностью. Въ немъ проскользили носовые звуки, и ораторъ, дѣлая частыя паузы, вдругъ пускалъ какое-нибудь слово, точно волчокъ.