Въ сѣняхъ Телепневъ опять увидалъ даму, сидѣвшую въ литерной ложѣ. Она прощалась' со своей знакомой. Эта знакомая была должно быть какая-нибудь важная особа, потому что около нее увивались адъютанты и полицейскіе. Величественно прошла она къ подъѣзду, когда лакей въ красной ливреѣ крикнулъ: „карета готова, ваше превосходительство!“ Блондинка сказала два-три слова адъютанту и пошла къ крыльцу, въ слѣдъ за генеральшей. Телепневъ взглянулъ на нее и ему показалось, что она улыбнулась, въ отвѣтъ на этотъ взглядъ.
— Барыня съ шикомъ, шепнулъ Горшковъ, глаза такіе, что ой-ой!
Домой наши юноши отправились пѣшкомъ. Говоря о скандалѣ, происшедшемъ въ театрѣ, они все-таки должны были сознаться, что студентъ былъ кругомъ виноватъ, и что такого безобразія имъ никогда не приводилось видѣть.
У воротъ чекчуринской казармы наши юноши опять наткнулись на сцену. Пьяный Гриневъ въ сопровожденіи Храпова бурлилъ съ дворникомъ и еще какими-то двумя фигурами. Всѣ такъ кричали, что рѣшительно нельзя было разобрать въ чемъ дѣло.
— Товарищи сюда! крикнулъ Гриневъ. Бей ихъ, подлецовъ, рази ихъ въ сусло!
Подошли наши юноши. Телепневъ чуть было не получилъ ударъ отъ какой-то фигуры въ халатѣ. Ему удалось, однако, узнать отъ дворника, что исторію затѣялъ Гриневъ Онъ хотѣлъ пробраться въ модный магазинъ, находившійся въ нижнемъ этажѣ чекчуринской казармы, и противъ него высланы были двое молодцовъ от портного Мельникова, чтобы удержать наступательное движеніе. Втроемъ юноши едва успѣли немного усмирить Гринева. Храповъ, го всѣмъ признакамъ, трусишка, тоже не поддерживалъ его въ воинственныхъ намѣреніяхъ.
— Товарищи, кричалъ Гриневъ, обращаясь къ юношамъ, не покидайте меня! Ужь коли вы меня просите пощадить этихъ скотовъ, я добръ, я согласенъ на, это, но я васъ не отпущу, идемте ко мнѣ!
Телепневъ сталъ отговариваться, что пора спать
— Вздоръ! кричалъ Гриневъ: вы восчуствуйте, что я васъ люблю! Вотъ Храпова мнѣ не надо, онъ пущай идетъ на всѣ четыре стороны; а вы хорошіе мордашки, я для васъ на все готовъ, и халатниковъ пощажу; а не пойдете со мной— раскровеню!
Нечего было дѣлать. Телепневъ и Горшковъ повели Гринева на верхъ. Абласовъ составлялъ аріергардъ.
— Стой, крикнулъ Гриневъ, когда они, взобравшись на галдарейку, миновали двѣ поперечные двери Стой, здѣсь привалъ.
— Да вѣдь дальше, замітилъ Телепневъ.
— Врешь, дурашка! ты хоть и трезвый, а ничего не видишь. Я носомъ чую, что здѣсь. Отваряй две и!
Телепневъ нащупалъ ручку; но дверь была заперта. Онъ постучалъ.
— Кто тамъ? послышался женскій голосъ.
— Дульцинея Тобозская! закричалъ Гриневъ: я здѣсь, твой Донъ Кихотъ Ламанчскій! Зерцало дней моихъ, зѣло прекрасная АгафОклея! отпирай, а то размозжу!
Дверь отворилась. На порогѣ стояла женщина высокаго роста съ черными впалыми глазами, въ розовой блузѣ съ открытой шеей. Въ рукахъ она держала большой мѣдный шандалъ съ сальной свѣчкой.
— Агаша! закричалъ опять Гриневъ и ринулся къ ней. Защити меня отъ ударовъ судебъ. Юноши идите со мной въ храмъ музъ! И онъ потащилъ за руку Телепнева, а за нимъ Горшкова и Абласова.
Агаша не стѣснилась приходомъ гостей. Она была не одна. У стола, покрытаго красной скатертью, сидѣла знакомая юношамъ пѣвица, тоже въ распашной блузѣ, а рядомъ съ ней медикъ Дубровинъ, весьма сконфуженный приходомъ постороннихъ.
— Ба! крикнулъ Гриневъ. Ботъ гдѣ раки-то зимуютъ! Смотрите, юноши, каковъ лекаришка-то, а? Видите рожа-то у него сердитая какая? Ха, ха, ха! вывели на свѣжую воду!
Дубровинъ ежился, и хмурясь отвѣтилъ на поклонъ вошедшихъ юношей.
— Людмила прекрасная! ты знаешь ихъ, славные мордашки, угости и соврати ихъ.
Пѣвица усмѣхнулась во весь ротъ и закурила попироску.
— Угощать нечѣмъ, сказала она, а посѣщенію рады! Вы это гдѣ его накатили? обратилась она къ Телепневу.
— Какъ ты смѣешь непочтительно обо мнѣ отзываться? крикнулъ Гриневъ.
— А вы полноте, Владиміръ Александровичъ, сказала Агаша: что куражитесь?
— Дульцинея! крикнулъ Гриневъ, и схватилъ ее за рукавъ. Она стала вырываться, потомъ схватила его и повалила на кресло.
— Вотъ тебѣ Володька! кричала она, дергая его за носъ, вотъ тебѣ дуракъ!
Телепневъ переглянулся съ товарищами, и геѣ трое поскорѣй вышли вонъ, не поклонившись даже Дубровину, который сидѣлъ сконфуженный въ углу дивана.