Но Горшкову все-таки хотѣлось какъ нибудь занять Телепнева.
— Что ты все сидишь, Боря? сказалъ онъ ему разъ утромъ, отправляясь на какой-то урокъ.
— Да что-жъмнѣ дѣлать? возразилъТелепневъ. Я читаю…
— Да что читаешь? ты, братъ, все хандришь, Боря, вотъ что скверно! Вѣдь мы не затѣмъ сюда пріѣхали, чтобъ запереться ото всѣхъ…
— Да ты, кажется, совсѣмъ не запираешься, Валеріанъ, прервалъ его Телепневъ съ улыбкой.
— Да кто про это говоритъ, — я, братъ, извѣстно, таранта! но мнѣ хотѣлось бы и тебя немножко раззадорить. Вѣдь вотъ мы мало видимся — мнѣ по урокамъ нужно, ну и барыни пристаютъ, лутики есть хорошіе, — вечера-то и заняты, а намъ бы какъ-нибудь вмѣстѣ надо… Разумѣется, все это парле франсе — мерзость, и весь этотъ бомондъ татарскій выѣденнаго яйца не стоитъ, да все таки, братъ, можно на время потолкаться между ними… А какъ надоѣстъ — похеришь.
— Да мнѣ не рекомендоваться же ѣхать, какъ Павелъ Ивановичъ Чичиковъ.
— Это, братъ, все дѣло рукъ человѣческихъ. Да вотъ чего лучше: поѣдемъ къ той барынѣ…
— Къ какой это?
— Да помнишь, блондинка, глаза-то такіе, въ церкви-то была? Я съ ней еще встрѣчался. Она барыня — первый сортъ!
Я вотъ завтра отправлюсь къ ней, а потомъ и тебя потащу.
— Очень нужно.
— Да ужь твоего мнѣнія не спрашиваютъ.
И дѣйствительно, чрезъ нѣсколько дней, Горшковъ такъ присталъ къ Телепневу, что тотъ долженъ былъ согласиться и поѣхать съ нимъ къ интересной блондинкѣ. Онъ все увѣрялъ Бориса, что барыня проста и мила до нельзя, и гораздо лучше всего остальнаго бонтона.
— Въ студентахъ, братецъ, принимаетъ большое участіе.
— Ты обо мнѣ-то не много болталъ? проговорилъ Телепневъ.
— Она имѣетъ самое настоящее понятіе объ тебѣ, только ты пожалуйста не церемонься. Вѣдь она хоть и получше другихъ, а все баба. Вѣдь онѣ всѣ интересничаютъ, а какъ отпоръ имъ хорошенькій дашь, такъ послѣ съ ними гораздо веселѣе бываетъ.
Этотъ разговоръ происходилъ въ коляскѣ, когда наши друзья отправлялись съ первымъ визитомъ къ m-me. М-овой. Домъ ея стоялъ на театральной улицѣ и совсѣмъ почти скрывался за деревьями палисадника, какіе обыкновенно бываютъ въ губернскихъ городахъ. Домъ деревянный и небольшой, выкрашенный желтой краской, имѣлъ обще-дворянскую наружность. Коляска подъѣхала къ чистенькому крылечку съ навѣсомъ. Въ передней, нашихъ пріятелей встрѣтилъ молодой малый, въ сѣромъ ливрейномъ фракѣ, и на вопросъ Горшкова: дома ли барыня? отвѣчалъ: пожалуйте-съ, они въ угловой.
Зала, чрезъ которую они прошли, и гостинная, ужасно напомнили Борису домъ Теляниной. Онъ даже улыбнулся: такъ это сходство бросилось ему въ глаза. Угловая, куда они вступили изъ гостинной, была очень маленькая комната, въ одно окно на улицу. Вся мебель ея состояла изъ краснаго мягкаго дивана, двухъ-трехъ креселъ, дамскаго письменнаго стола и шкафчика. На диванѣ сидѣла хозяйка и привстала, завидѣвъ въ дверяхъ гостей. Въ одной рукѣ она держала книгу, въ другой папиросу.
Телепневъ вошолъ позади Горшкова. Одѣтъ онъ былъ въ полуформу, и треугольная шляпа немного безпокоила его, но онъ все-таки развязно подошелъ къ хозяйкѣ.
— Вотъ вамъ, Ольга Ивановна, началъ Горшковъ, другъ и пріятель мой Телепневъ. Я поручаю вамъ Ознакомить его со всѣмъ городомъ, хотя бы онъ и отбояривался.
— Очень рада, сказала хозяйка, только позволитъ ли вашъ пріятель распоряжаться собой такъ деспотически? Садитесь, господа, прибавила она.
— Да на него нечего обращать вниманія, началъ Горшковъ.
А вы отчего же не хотите познакомиться съ нашимъ обществомъ? спросила хозяйка Телепнева, и кинула на него очень ласковый взглядъ.