Комната полагалась на шесть человѣкъ. Въ ней не было ничего кромѣ конторокъ и низенькихъ табуретовъ безъ подушекъ. Когда Телепневъ окинулъ взглядомъ всю комнату, онъ легко понялъ, какъ пріятно жить въ такомъ удобномъ помѣщеніи У одной изъ конторокъ сидѣлъ какой-то краснощекій, рыжеватый студентъ въ халатѣ и что-то такое зубрилъ, заткнувъ уши. На окнѣ съ ногами помѣщался другой, по лицу непремѣнно сибирякъ, смуглый съ безпорядочнымъ, но чрезвычайно нахальнымъ лицемъ. Онъ былъ безъ галету-ка, въ засаленомъ полотняномъ пальто. Къ лѣвой стѣнѣ приставлены были три табуретки и на нихъ спалъ кто-то, прикрывшись студенческой шинелью.
— Вотъ наше житье-то какое! проговорилъ сибирякъ, указывая на спящаго.
— Да развѣ кроватей не полагается? спросилъ Телепневъ.
— Какъ не полагается? да они внизу въ спальнѣ стоятъ, а спальня заперта весь день. Хорошо еще, какъ изъ занимательной разойдутся, такъ можно вотъ табуретки составить, а то хоть на полу валяйся.
А спавшій тѣмъ временемъ пресолидно храпѣлъ. Часть шинели скатилась и открыла его красное, тоже сибирское лице съ длинными волосами. Не трудно было замѣтить, что онъ спалъ не отъ утомленія, а отъ кой-чего другаго.
— Вставай, Сеничка, вставай! крикнулъ ему сидѣвшій на окнѣ.
Сеничка только повернулся лицемъ и неистово всхрапнулъ.
— Оставь его, проговорилъ товарищъ Телепнева, еще бурлить начнетъ! Пальто всталъ и ткнулъ Сеничку въ носъ папиросой. Сеничка чихнулъ, отвернулся къ стѣнѣ и опять захрапѣлъ.
— Вы камералистъ? рѣзко спросилъ Телепнева сибирякъ-пальто.
— Камералистъ.
— А хлѣбнымъ виномъ занимаетесь?
Телепневъ немножко стѣснился.
— Чѣмъ же васъ угощать, продолжало пальто. Куритель-. ное зелье употребляете?
— Курю.
— Ну такъ угощайтесь; тамъ на окошкѣ папиросы. Сядьте на чемъ стоите, а ноги свѣсьте.
— Намъ житье-то не то, что вамъ баричамъ, сказалъ товарищъ Телепнева. Ты спроси-ка, чѣмъ насъ кормятъ.
— А чѣмъ?
— Да чуть не мертвечиной, драныхъ кошекъ подъ соусомъ даютъ; а то подадутъ тебѣ гамлетъ въ чашкахъ, да и говорятъ потомъ, что гг. студенты ничѣмъ не довольны, а ихъ каждый день, пирожнымъ угощаютъ. А тутъ какой гамлетъ? — намъ мяса давай!
— Вы, дяденька, обратился вдругъ сибирякъ-пальто, говорятъ, богатый баричъ, такъ вы бы вотъ пашу братью — казенщину прикармливали.
— Пожалуйста приходите, господа!
— А мы васъ вотъ еще кваскомъ угостимъ.
— Хочешь пить? спросилъ Телепнева однокурсникъ.
— Хочу.
И онъ повелъ его опять въ корридоръ къ темной площадкѣ, гдѣ стоялъ большой мѣдный жбанъ съ двумя кранами для квасу и воды. Два жестяныхъ стакана висѣли на цѣпочкахъ.
— Цѣди изъ праваго, сказалъ сибирякъ. Телепневъ нацѣдилъ себѣ квасу, который сильно отзывался мятой.
— Вотъ тебѣ, братъ, и все наше удовольствіе!
Пошли они опять по корридору. Въ стеклянныя двери видно было, что творится въ занимательныхъ.
Вездѣ было тоже удобство: кто лежалъ на табуреткахъ, кто на окнѣ. Какихъ-то два юныхъ новичка подняли бѣготню и возню въ корридорѣ. Въ одной изъ занимательныхъ кто-то жестоко пилилъ на скрипкѣ. Мѣсто во всѣхъ отношеніяхъ было не злачно и не прохладно. Темнота и духота стояли въ корридорѣ.
Разговоры на первомъ курсѣ были самаго глупаго свойства, простое каляканье, а если бесѣда оживлялась, то вѣроятно предметомъ ея были какіе-нибудь эротическіе анекдотцы и различнаго рода непристойности, которыя обыкновенно возбуждали общее удовольствіе. Ни у кого собственныхъ интересовъ не было. Даже не оказывалось особыхъ побужденій къ буйству и пьянству; но все-таки ухарство нра-вилось всѣмъ, въ чемъ бы оно не проявлялось: въ скандалезныхъ ли разговорахъ, въ руготнѣ ли инспектора, въ разсказахъ ли о какихъ-нибудь давнопрошедшихъ и славныхъ исторіяхъ съ портными, половыми, и т. д.
Камералисты были все народъ безъ темперамента; качества и художества имѣлись у нихъ мелкаго разбора. Непроходимой лѣнью страдали почти всѣ; но и самая эта лѣнь была мелкаго свойства, раздроблялась на самые ничтожные интересцы.
Не прошло трехъ дней, какъ Телепневъ былъ у М-новыхъ, и онъ уже получилъ отъ Ольги Ивановны новое приглашеніе; а наканунѣ Горшковъ повезъ его къ генеральшѣ. Начальница приняла Телепнева безъ особенной величественности. Но когда она убѣдилась въ безукоризненности его французскаго акцента, то сдѣлалась очень любезна. Дѣвицы также обошлись съ нимъ мило, особенно бойкая Barbe, которая сейчасъ же объяснила ему, что онъ долженъ бывать вездѣ уже потому только, что про студентовъ слышны разные ужасы, и онъ этимъ только и покажетъ свое благонравіе.