— Имя его не употребляйте безъ уваженія — раздался голосъ Павла Семеновича, показавшагося въ дверяхъ: — онъ нашъ предводитель теперь, и ему подобаетъ честь и мѣсто.
— Ну, чѣмъ же кончилось? — спросила Ольга Ивановна мужа — говорилъ онъ вамъ благодарственную рѣчь?
— Сказалъ, сказалъ. Что же, я ничего противъ этого не имѣю. Надо давать ходъ молодымъ людямъ. — И Павелъ Семеновичъ, чмокнувши губами, отправился въ кабинетъ снимать свой дворянскій мундиръ съ безконечнымъ воротникомъ.
Телепневъ очень привыкъ къ физіономіи Павла Семеновича и любилъ иногда съ нимъ потолковать о матеріяхъ важныхъ. Въ его разговоры съ Ольгой Ивановной мужъ иногда вмѣшивался; но она умѣла какъ-то всякой разъ очень ловко удалить Павла С меновича въ кабинетъ. Онъ тамъ и сидѣлъ, разложивши передъ собой какую-нибудь старую книжку, или разбирая деревенс кія вѣдомости. Съ Телепневымъ Павелъ Семеновичъ былъ всегда очень привѣтливъ, но въ тонѣ его пробивалось желаніе пріобщить юношу къ трактованію о высокихъ предметахъ, указать ему суть жизни, наставить и просвѣтить. Все это, конечно, не могло задѣвать Телепнева, потому что сопровождалось крайнимъ добродушіемъ и комизмомъ, которымъ дышала вся фигура Павла Семеновича. Ольга Ивановна никогда, объ мужѣ своемъ не говорила съ Телепневымъ, но была съ нимъ постоянно ласкова, и вообще вела себя такъ, что иголочки не подточишь.
Послѣ обѣда, за которымъ Павелъ Семеновичъ трактовалъ высокимъ слогомъ на счетъ священныхъ обязанностей дворянина, онъ увелъ Телепнева къ себѣ въ кабинетъ, чего почти никогда не дѣлалъ.
— Присядьте-ка минуточку, — прибавилъ онъ, набивая трубку. — Я, дорогой мой, хочу подѣлиться съ вами одной вещицей; хотѣлось бы мнѣ посмотрѣть, какъ это отразится на вашу юную впечатлительность.
— А что такое? — наивно спросилъ Телепневъ.
— Вотъ видите ли, какъ поживешь въ тиши семейственнаго міра, такъ созерцаніе сдѣлается спокойнѣе: на все бытіе человѣческое взглянешь окомъ трезвымъ, ну, и захочется заявить во всеобщее свѣдѣніе плоды своего крайняго разумѣнія.
— Да-съ, — проговорилъ Телепневъ, и подумалъ: „должно быть читать что-нибудь начнетъ“.
Павелъ Семеновичъ дѣйствительно порылся на столѣ въ бумагахъ и досталъ небольшую тетрадку съ широко загнутыми полями, исписанную мелкимъ, довольно стариннымъ почеркомъ.
— Это ваша статья? — спросилъ Телепневъ.
— Плодъ моихъ задушевныхъ соображеній, дорогой мой! — отвѣтилъ со вздохомъ и зажмуря глаза* Павелъ Семеновичъ, и затянувшись изъ своего длиннѣйшаго чубука, опустился въ кресло противъ Телепнева.
— Теперь, — началъ онъ какимъ-то грустно торжественнымъ тономъ: — когда вся Европа противъ насъ, всякій истинный славянинъ долженъ принести свою посильную лепту на разъясненіе великаго восточнаго вопроса. Всѣ струны натянуты, все славянство потрясено. Я силюсь разъяснить, такъ сказать, тѣ основы духовнаго строя нашего, которыя… Да вотъ вы выслушайте.
— А, вы желаете, Павелъ Семеновичъ, печатать вашу статью? — спросилъ добродушно Телепневъ.
— Тщеславія у меня нѣтъ, дорогой мой. Это только посильная лепта на алтарь истины. Всего умѣстнѣе дать ходъ моей вещицѣ… къ Михалъ Петровичу, онъ одинъ у насъ теперь понимаетъ, какую мы минуту переживаемъ.
Телепневъ скромно сидѣлъ на своемъ стульчикѣ и покуривалъ папиросу; но не безъ нѣкотораго любопытства ожидалъ чтенія Павла Семеновича.
— Заголовокъ у меня такой, — началъ тотъ скороговоркой:-„Нравственный строй славянскаго духа въ борьбѣ съ основами западнаго отщепенства“… Вотъ это слово я позволилъ себѣ впервые употребить… А какъ оно вамъ нравится?
— Хорошее слово, — проговорилъ Телепневъ.
— Мѣтко, разительно передаетъ мысль, — заключилъ Павелъ Семёновичъ и, чмокнувши раза два губами, принялся за чтеніе своего „Нравственнаго строя“.
Читалъ онъ плохо, на распѣвъ, но физіономія его имѣла при этомъ такую комическую важность, что Телепневу очень хотѣлось смѣяться Изъ статьи онъ мало понялъ. Видно было, что Павелъ Семеновичъ силился что-то доказать, но запуталъ всѣ свои мысли старокнижнымй словами и такими оборотами, какихъ Телепневу никогда не приводилось и слышать.
— Что же говоритъ ваше юное сердце? спросилъ добрякъ, покончивши чтеніе: — какъ отозвалась ваша неиспорченная природа на эти мои стариковскія изліянія?
Телепневъ рѣшительна не зналъ, что отвѣчать. Очень грубо соврать ему не хотѣлось, а промолчать тоже нельзя было, не обидѣвши, хоть и смѣшного немножко, но истинно добраго Павла Семеновича.