— Я не знаю, что вамъ угодно, господа, — проговорилъ онъ;—но я прошу васъ оставить меня въ покоѣ. Я не подавалъ вамъ никакого повода придираться ко мнѣ и къ той дамѣ, съ которой я ходилъ; но ваше поведеніе было дурно, гадко.
— Что? — закричалъ Гриневъ. — Ахъ ты молокососъ! ты намъ нравоученіе читаешь?
— Повторите-ка, милордъ, что вы намъ сказали! — проговорилъ Двужилинъ, подступая къ самому носу Телепнева.
Вся кучка взволновалась. Эсмеральда подскочила къ Телепневу съ боку, и даже замахнулась на него тамбуриномъ.
— Что, что? — кричало нѣсколько голосовъ.
— Я не испугаюсь вашихъ криковъ, — выговорилъ Телепневъ, замѣтно поблѣднѣвъ, — я бы не позволилъ себѣ господа, охуждать ваше поведеніе, еслибы вы сами не задѣли меня, но теперь я еще разъ повторяю, что вы воступили очень скверно!
— Сволочь! — крикнулъ кто-то сзади.
Всѣ понахлынули и окружили Телепнева. Хотя мѣсто было внушительное, но компанія на столько прошлась по напиткамъ, что отъ нея всего можно было ожидать.
— Ты восчувствуй, аристократишко, — захрипѣлъ Двужилинъ и взялъ Телепнева за шляпу, — коли мы, твои това-рищи, захотѣли пройтись насчетъ мамзели какой-нибудь въ черномъ колпакѣ, такъ какъ же ты дерзнулъ нраву нашему препятствовать?
— За юбку заступился дрянь! — кричали сзади.
— Лизоблюдъ губернаторскій! — рявкнулъ кто-то ближе къ буфету.
Всѣми этими возгласами Телепневъ былъ оглушенъ. Ему приходилось отвѣчать на крики и дерзости тою же монетою.
— Какъ же ты смѣлъ, аристократишко? — воскликнулъ опять Двужилинъ и поднялъ руку.
Въ эту минуту, кто-то оттолкнулъ его и сталъ рядомъ съ Телепневымъ. Тотъ инстинктивно подался назадъ, и сразу не узналъ Абласова. Абласовъ былъ также блѣденъ, какъ онъ, и даже губы его дрожали.
— На кого вы кричите, господинъ Двужилинъ? — спросилъ онъ, дѣлая шагъ впередъ. — Кто васъ боится? Оттого, что вы всѣ здѣсь напились, такъ новичку нужно вамъ въ ноги кланяться? Вы его, — и онъ указалъ на Телепнева, — ругаете аристократишкой, а вамъ сейчасъ баринъ вина поднесъ, такъ вы ему ура кричали! Стыдно, господа, такъ безобразничать!…
— А этотъ еще откуда? — послышались голоса: — сволочь!…
— Отойдите прочь! — почти крикнулъ Абласовъ, — а то разбѣжитесь же, инспекторъ идетъ.
Нѣсколько головъ въ ту же минуту оглянулись, по направленію къ большой залѣ, откуда дѣйствительно катила фигура Ѳедора Ивановича, въ черномъ фракѣ, сшитомъ точно также, какъ и вицъ-мундиръ. Всѣ притихли и остались съ разинутыми ртами. Кружокъ который тѣснилъ Телепнева съ Абласовымъ, раздался, и имъ безпрепятственно можно было идти.
— Поѣдемъ домой, — сказалъ Абласовъ.
— Они подумаютъ еще, что мы убѣжали, — проговорилъ взволнованнымъ голосомъ Телепневъ.
— А очень нужно, что они подумаютъ, пьяная орда!
Послѣдніе слова онъ произнесъ такъ громко, что всѣ могли слышать,_но никто не отвѣчалъ, а напротивъ всѣ жались другъ за друга, испытывая непріятное приближеніе инспектора.
А Ѳедоръ Ивановичъ, завидѣвъ издали Квазимодо съ Эс-меральдой возымѣлъ желаніе разузнать: принадлежатъ ли эти театральныя лица его вѣдомству или нѣтъ. Для этого, онъ зашелъ сбоку къ Эсмеральдѣ и весьма нескромно за-заглянулъ подъ маску. Эсмеральда по чувству самосохраненія прикрылась тамбуринамъ, а Квазимодо какъ-то стушевался, и только кончикъ его рыжаго парика выгладывалъ изъ-за головы студента Бомбова. Двужилинъ, очутившись очень близко къ инспектору, инстинктивно прикрылъ ротъ ладонью.
— Господа! — произнесъ Ѳедоръ Ивановичъ, потянувши въ себя воздухъ напитанный спиртуозами… — я здѣсь слышалъ какой-то шумъ…
Всѣ молчали, только сзади кто-то икнулъ.
— А мнѣ эта Эсмеральда. немножко знакома, — продолжалъ Ѳедоръ Ивановичъ, съ улыбкой оглядывая всю компанію; — напрасно она прикрывается тамбуриномъ, глазъ начальства все видитъ.
Голова Квазимодо скрылась совсѣмъ за широкоплечей фигурой Бомбова.
— Желалъ бы я, — продолжалъ Ѳедоръ Ивановичъ, подвигаясь къ буфету, — взглянуть и на Квазимодо. Покажитесь, господинъ Квазимодо, за чѣмъ вы его заслоняете, господинъ Бомбовъ.
Нечего было дѣлать, приходилось предстать предъ очи начальства. Эсмеральда была счастливѣе, на ней красовалась маска, а на Квазимодо былъ только наклейной носъ, и какъ не была его физіономія намалевана, но не не трудно было узнать Гамлета-Сорванцова.
Господинъ. Сорванцевъ! — загнусилъ съ предательской улыбкой Ѳедоръ Ивановичъ, — вы очень удачно одѣлись; вѣдь Квазимодо сидѣлъ все на колокольнѣ, и вамъ можетъ быть, придется завтра посидѣть довольно высоко.