Телепневъ сперва молча раздумывалъ о томъ, что ему разсказывалъ Варцель; а потомъ мало-по-малу впалъ въ забытье и заснулъ крѣпкимъ сномъ.
По правую сторону дороги, среди чистаго поля, стояла большая вымазанная бѣлой краской корчма чухонской архитектуры. У перилъ навѣса виднѣлось нѣсколько маленькихъ саней въ-одиночку и двѣ какія-то фигуры ходили взадъ и впередъ по дорогѣ, въ разныхъ направленіяхъ. Ровно въ половинѣ третьяго ваши бурши подъѣхали къ корчмѣ.
Варцель очень нѣжно разбудилъ Телепнева и принялся привязывать лошадь къ столбу. Сонъ такъ и разломилъ Телепнева; даже его любопытство заснуло въ немъ, и еслибъ не подчиненная роль фукса, онъ съ величайшимъ удовольствіемъ проспалъ бы тутъ всю ночь, свернувшись калачикомъ подъ своей теплой шинелью.
Ольдерманъ скомандовалъ внести паукаппаратъ въ корчму. Опять обдало Телепнева тѣмъ отвратительнымъ запахомъ водки, табаку и всякой мерзости, который чуть не задушилъ его, когда ему пришлось зайти первый разъ въ корчму, по дорогѣ въ Д.
Нижняя комната корчмы была освѣщена. У стола сидѣло нѣсколько бѣлокурыхъ нѣмцевъ, уже румяныхъ отъ пива. Они злобно посмотрѣли на вошедшихъ русскихъ буршей. Всѣ были въ цивильномъ платьѣ, т. е. въ сюртукахъ и короткихъ визиткахъ сѣраго цвѣта, съ трехцвѣтной обшивкой. На ногахъ у всѣхъ были каноны, а на головахъ свѣтло-зеленыя фуражки съ звѣздой на темени и съ околышемъ желтаго и лиловаго цвѣта.
На встрѣчу пріѣхавшимъ сошли по лѣстницѣ изъ верхняго жилья: татуированный, желтый шаржиртеръ и еще нѣсколько человѣкъ рутенистовъ. Желтый, какъ одинъ изъ героевъ шкандала, являлъ необычайную суровую торжественность. Точно будто онъ хотѣлъ однимъ своимъ жидомъ стереть всѣхъ нѣмцевъ съ лица земли. Телепневъ чуть не сконфузился, глядя на его фигуру.
— На верхъ паукаппаратъ! — буркнулъ онъ, — что вы такъ опоздали! — оборвалъ онъ ольдермана.
Христіанъ Иванычъ нахмурился и, ничего не отвѣчая, скомандовалъ Телепневу и Варцелю:
— На верхъ! — И стыдясь нѣмцевъ, прибавилъ уже на русскомъ діалектѣ:—живо! вмѣсто своего обычнаго rasch, rasch!
Втащили чемоданъ въ верхнюю залу корчмы, которая, кажется, при самой постройкѣ была предназначена для студенческихъ шкандаловъ.
Зала эта была лишена всякой мебели, кромѣ двухъ большихъ столовъ со скамейками. За однимъ изъ этихъ столовъ расположилась кучка нѣмцевъ; а за другимъ сидѣли русскіе бурсаки, почти въ полномъ комплектѣ, считая и филистровъ.
На столѣ стояла, разумѣется, баттарея бутылокъ. Пива было выпито много. Повидимому, оба лагеря не очень торопились приступить къ военнымъ дѣйствіямъ. Разговоры на двухъ концахъ залы шли вполголоса; но пѣсни пѣлись, и дико гудѣло въ пустой и грязной какъ сарай комнатѣ это смѣшеніе русскихъ и нѣмецкихъ звуковъ.
Желтый и его секундантъ почти ничего не пили; но за то запѣвали пѣсни, поглядывая вызывающе на кружокъ нѣмцевъ.
Секундантъ еврейскаго происхожденія и mosaischer Confession держалъ себя, какъ feiner Kerl, все прихорашивался и даже нѣсколько разъ, съ небрежно-рыцарскимъ видомъ подходилъ къ нѣмцамъ и вступалъ сь ними въ бесѣду.
Къ свѣту начались воинственныя приготовленія. Всѣ нѣмцы собрались наверхъ и начали обряжать своего пауканта. Въ русскомъ углу, бурсаки приступили также въ одѣванію желтаго шаржиртера, причемъ Телепневъ, разумѣется, исполнялъ служительскую роль и подавалъ разные бинты и ваточныя панталоны, затягивалъ ремни и привинчивалъ клинки къ эфесамъ. Маленькій ольдерманъ страшно суетился и безъ толку кричалъ на фуксовъ. Желтый шаржиртеръ, точно какой индѣйскій браминъ, съ невозмутимою торжественностію стоялъ и возлагалъ — на себя всѣ атрибуты бурсацкаго вооруженія. Секундантъ его охорашивался и упражнялся въ ловкости, пробуя клинки. Видно было, что всякій шкандалъ доставляетъ ему большое удовольствіе. Онъ улыбался той улыбкой, какую можно только видѣть на лицѣ распорядителя танцевъ какой-нибудь нѣмецкой бюргерской вечеринки.
Противникъ желтаго шаржиртера былъ здоровенный, рыжій нѣмецъ, съ тупыми оловянными глазами. Онъ почти головой былъ ваше желтаго. Секундантъ его, напротивъ, представлялъ собою худенькую крошечную фигурку, меньше русскаго ольдермана, Почти въ одно время, оба пауканта были готовы. Ихъ совсѣмъ закупорили; даже лицъ не было впдно изъ-подъ огромныхъ, неуклюжихъ шлемовъ. Открытыми оставались только правая рука, плечи и верхняя половина груди. Секундантовъ такъ не закутывали: они перепоясались короткими кожаными фартуками и на правую руку надѣли по длинной перчаткѣ.