Я с удивлением посмотрел на нее:
— Разве можно купить сейчас? На проходящий поезд билеты продают, когда он уходит с последней станции.
— Но к московскому поезду здесь прицепляют два вагона. И билеты в эти вагоны продаются заранее.
Иду обратно в кассу, стучу в окошко. Да, дежурная права, но она забыла одно: тот, кто хочет получить билет, должен позаботиться об этом хотя бы за сутки до отхода поезда. Сутки, однако, еще не закончились, нет еще двенадцати. Но к забронированным билетам, говорит кассирша, она отношения не имеет. Этим ведает начальник вокзала.
В большом, красиво обставленном кабинете встречаю полного человека, которого я уже несколько раз видел на вокзале, окруженного пассажирами, как и на всех станциях, всегда о чем-то спрашивающими. Начальник сидел у микрофона и передавал сведения о проходящих составах, о количестве свободных мест в каждом поезде. Он говорил медленно, приятным голосом, но громкоговорители в зале ожидания делали его голос хрипловатым и заспанным.
Выслушав мою просьбу, он выписал мне талон на получение билета и отметил у себя в тетради, кому выдал квитанцию.
Я уже был возле двери, когда услышал за спиной его голос:
— Простите, я записал только вашу фамилию, а как ваше имя-отчество?
Говорю ему.
— А меня зовут Лев Борисович Вайнштейн. — Он отодвинул от себя микрофон и произнес, как бы ни к кому не обращаясь: — Ну а по-еврейски… Что? Вы пишете даже, говорите по-еврейски? Вы действительно еврейский писатель? — Он вскочил с места, и его добродушный взгляд, чувствую я, буквально молит меня: «Прошу вас, поговорите со мной по-еврейски, ну, проэкзаменуйте меня! Любопытно, не забыл ли я родную речь». А может, мне только показалось так. Одно мне ясно: из кабинета он меня так скоро не выпустит — и тут же дает мне это почувствовать: — Вы не беспокойтесь, ваш билет никуда не денется, он останется за вами. — Усадив меня напротив себя в большое кожаное кресло, он спросил как бы про себя: — Как это я сразу не догадался, что с вами можно перекинуться несколькими еврейскими словами?
То же самое мог я спросить и у себя по отношению к нему.
— Вы, значит, в самом деле еврейский писатель? Есть еще еврейские писатели, как в те времена, когда я учился в Виннице, в еврейской школе? Кто написал «Минские болота», кажется, Изи Харик? Ну а Миреле из повести «Степь зовет»? Видите, я еще кое-что помню.
— Вы имеете в виду Миреле из «После всего» Бергельсона? А «Степь зовет» написал Нотэ Лурье.
— А я как сказал?.. А что пишете вы? Тоже из еврейской жизни? А как вы попали сюда? Какие дела привели нас в нашу Печору, где зимой сплошные ночи, а летом лежит снег?
Узнав, что я в Печоре уже несколько дней, Вайнштейн развел руками:
— Как?! Вы несколько дней в Печоре и не встретились с живущими здесь евреями? Или вы думаете, что я здесь единственный? А если единственный, так что? Вот я недавно побывал в далеком лесном хозяйстве Канинского леспромхоза и видел там еврейские книги, слушал еврейские пластинки. И сколько, думаете вы, евреев живет в этом поселке? Всего три семьи.
— А где вы там еще побывали? — спрашиваю я у него. — Я тоже побывал в Канинском леспромхозе. Сюда я приехал из Зеленоборска, объездил там почти все поселки.
Называю ему еще несколько лесных хозяйств, где мне пришлось побывать, словно хочу показать, что, попав в эти края, я в гостинице не отсиживался. Заодно рассказываю о шахтерских городах Воркуте и Инте, о рыбацкой деревушке Абез, из которой я несколько дней назад приехал в Печору.
Туг Вайнштейн повернулся к микрофону и стал объявлять.
— С последней станции… — начал он по-еврейски и рассмеялся, выключив микрофон. — Что я говорю?! Я уже совсем того… — Он надел фуражку, что должно было, наверно, придать ему больше солидности, снова включил микрофон и уже по-русски объявил:
— С последней станции вышел поезд…
Выключив микрофон, он обратился ко мне:
— И вы все это опишете? Насколько я понимаю, вы разъезжаете по стране, чтобы описывать еврейскую жизнь? А чем, собственно, в наше время она отличается от жизни других людей? Но что же, хочется иногда посмотреть еврейский спектакль, послушать концерт. У нас в Печоре этого, к сожалению, нет. И раз зашла об этом речь, я скажу вам, что было бы совсем неплохо, если бы к нам иногда заезжал еврейский певец. А то, что в Печоре пятьдесят или шестьдесят еврейских семей, вовсе не имеет значения. Хороший концерт придут послушать все. — Он протянул ко мне руку: — Покажите мне, будьте добры, квитанцию, которую я вам только что дал.
Он взял квитанцию, положил обратно в квитанционную книжку и, вернув мне полтинник, заплаченный мною за «сервис», сказал тоном, не допускающим возражений: