— Всех ты знаешь! Еще скажешь, что он казатинец.
— Ну а винницкий у тебя что, не казатинский? Винница и Казатин — это же почти рядом. От Винницы до Казатина ближе, чем до твоей Сквиры. Что же касается меня, — обращается ко мне Йонтл, — то я такой человек: если что-нибудь задумаю, то от этого не отступлю. От меня вы так легко не открутитесь, как от вашего печорского Вайнштейна. А если вы будете долго со мной препираться, то я сделаю так, что вам здесь вообще не продадут билета. Стоит мне только моргнуть Зише-Адмиралтейству…
Хаскл и Йонтл не очень преувеличивали, когда сказали, что в Казатине мне сейчас делать нечего, что я никого там сейчас не застану, что весь Казатин в железнодорожном парке. Весь ли, половина ли его, но людей в парке хватало. Не только центральные аллеи, но и узкие, глубинные были заполнены гуляющими. Попал в поток — и хочешь ты или не хочешь, но он приведет тебя к открытой эстраде.
Так и случилось со мной и с моими спутниками: едва мы вошли в парк, как многолюдный поток подхватил нас и уже не отпускал. Что означают жесты Хаскла и Йонтла, мне объяснять не надо было. Я сам видел, что творится вокруг. Казатин не так уж велик, чтоб друг друга не знали, тем более здесь, где собрались люди из одного рабочего коллектива — железнодорожники. И если здесь кого-нибудь не знали, то это был такой же, как я, транзитник. Но, по мнению Йонтла, все, кого сегодняшний праздник застал в поезде и на вокзале возле транзитных касс, имели прямое и непосредственное отношение к железнодорожному празднику. А раз так, то стоять в стороне неудобно. И, отыскав более или менее свободную аллею, мы, транзитники, прохаживались по ней. И куда бы мы ни пошли, куда бы ни свернули, нас везде провожал залах горелого угля, каким паровозы насытили здесь деревья, кусты, траву. Дорожки посыпаны угольным шлаком, и он хрустит под ногами. Сами железнодорожники, как мне кажется, не обращают на это внимания. Потому ли, что они привыкли к этому, потому ли, что недолго осталось ждать, пока чистые, сверкающие электровозы совсем не вытеснят дымные локомотивы.
Как удалось Хасклу и Йонтлу найти меня в этом людском потоке, объяснить невозможно.
— Ну?
Понимаю, Йонтл хотел услышать, подвел ли он меня, уверяя, что за один-единственный вечер в железнодорожном парке я «заготовлю» столько материала, что мне хватит на годы, — только садись и пиши. Вместо меня отвечает Йонтлу Хаскл:
— Что «ну», чего «ну»? Вот когда он побывает в нашем Пушкинском садике, вот тогда можно будет сказать, что он побывал в Казатине.
— Послушайте, — говорю я им, — скажите мне заранее, где еще я должен здесь побывать, чтобы я был уверен, что побывал в Казатине. Я вижу, это история, не имеющая конца.
— Как, сказали вы, зовут начальника печорского вокзала?
После этого намека мне спрашивать больше нечего, и я покорно иду за ними, хотя вижу, что дорога, по которой мы идем, ведет не в город, а обратно на станцию.
Сколько же времени прошло с тех пор, как я вышел из поезда? Когда вокзал успел так преобразиться? А может, он уже был украшен раньше, но я не заметил этого? Раньше не горели лампочки, не вспыхивали и не гасли под крышей и на стенах; платформы и рельсы еще не были залиты серебристой пылью прожекторов; из высоких больших окон вокзального ресторана на перрон еще не доносились звуки музыки, приглашающие то на вальс, то на кадриль, то на фрейлехс. Народ, который шел теперь с нами, совсем не похож на тех, кого я видел здесь днем, когда приехал. С нами шли празднично наряженные люди, в то время как те, к которым я отношусь, томятся у вокзальных касс. В городе нет почти ни одной семьи, где не нашлось бы человека, собирающегося ехать летом к морю. Неудивительно поэтому, что возле касс невозможно сейчас протолкнуться. Завернуть в кассовый зал мои провожатые не дали мне.
— Я вижу, что наш винницкий Вайнштейн вас в Печоре сильно напугал. Вы же собираетесь ехать послезавтра, а заботитесь о билете сегодня. Боитесь, что не закомпостируем вам билет? В крайнем случае мы устроим с Хасклом симпозиум и посадим вас на электровоз.
— Йонтл, хватит тебе на сегодня симпозиумов. Скажи мне лучше, кто стоит сегодня у двери?
— Кто в такой день может там стоять, кроме Зиши-Адмиралтейства?
— Ты в этом уверен? Если там кто другой, то придется пойти к начальству и взять для гостя пригласительный билет,
— Может быть, скажете наконец, куда вы меня собираетесь вести?
— Разве мы не сказали? — удивленно спрашивает Йонтл, поглаживая при этом длинные, свисающие усы. — Мы вас ведем в ресторан. Управление дороги устроило для нас банкет. С праздником, реб Зиша!