— Бежали от немцев, которые хозяйничали на станции. Но не думайте, что румыны были святые, — вмешался в разговор третий, до сих пор молчавший. — Как я понимаю, вы еще не были в Печере?
— Нет, был и даже написал о ней. Но какое отношение имеет Печора к тому, что вы рассказываете? Она, как вам известно, находится далеко на Севере.
— Нам это, конечно, известно, мы ведь железнодорожники. Но вы говорите о Печоре, а мы о Печере, которая находится недалеко отсюда: маленькое местечко по дороге из Рахни в Немиров. Там был большой лагерь, где содержались евреи, изгнанные из окрестных местечек, как раз оккупированных румынами. Что там творилось! Люди дохли как мухи. Немногие спаслись из этого страшного лагеря смерти. У нас в Крыжополе живет женщина, которая там сидела. Ее зовут Двосей. Послушайте меня, зачем вам тащиться в Томашполь? Поезжайте лучше в Крыжополь к Двосе и поведайте миру о печерском аде. Сейчас придет одесский поезд, и через полчаса вы будете там. Я много лет работаю в вапнярском депо, но все равно считаю себя крыжопольцем. Вы увидите, какое это местечко! Куда до него Томашполю!
И я его послушал.
День свадьбы
Крыжополь расположен тоже у самой станции. Едва я оставил небольшой вокзальчик, как оказался в самом местечке и сразу же мог убедиться, что по сравнению с Вапняркой это почти город. Кроме главной улицы, которой не видно конца, есть и другие улицы и улочки. К тому же Крыжополю придают городской вид дома районных учреждений — универсального магазина, гостиницы, средней школы…
Дежурная в гостинице, высокая худощавая женщина, встретила меня с улыбкой:
— Мазл тов! Желаю вам счастья! Поздравляю!
— И вам мазл тов, — ответил я. — А с чем вы меня поздравляете?
— Вы разве не из сватов?
— Из каких сватов?
Отступать мне было поздно. Дежурная, которая уже протянула мне ключ от номера, повесила его на доску и развела руками:
— Ни одного свободного места нет. Все комнаты заняты.
— Не может быть. Сегодня суббота, выходной день.
— Именно потому, что суббота. Когда же справлять свадьбу, если не с субботы на воскресенье?
— А у кого здесь сегодня свадьба?
— У дочери токаря Ейны, на Буржуйской улочке. Жених не из наших, он из Бессарабии, он, говорят, техник.
— Так и называется эта улица — Буржуйская?
— Сказать вам правду, я сама не знаю, как она называется. Она имела сто названий. Когда-то она называлась Нищенской. Потом переделали на Пролетарскую. А теперь ее почему-то называют Буржуйской. А что вы думаете? Самый большой богач в прошлом не устраивал такой свадьбы, как сегодня Ейне. Пригласили двести человек, кроме приезжих. Понятия не имею, где мы здесь всех устроим, разве только в коридоре. Но что мне делать с вами? Зайдите все-таки вечером. Может быть, кто-нибудь из этих бессарабцев не приедет или поезд опоздает. В крайнем случае, вы тоже переночуете в коридоре. Не страшно.
Я ее поблагодарил и сказал, что не возражал бы, если бы во всех местечках меня в гостиницах встречали такими известиями. Заодно спросил, не знает ли она, где здесь живет Двося из Печеры.
— Двося-трикотажница? Третья улочка справа, где хлебный магазин. Квартира у нее — дай бог всем. Она вам кем-нибудь приходится? Тогда вам не придется мучиться у нас в коридоре. Если б вы знали, что Двося и Ханка, дочка ее, пережили в Печерском лагере, — об этом не расскажешь. Нам здесь тоже было несладко. Сидели запертые в гетто. На той самой улочке, где сегодня свадьба. Тогда она так и называлась Геттовской. Но как нам ни было здесь тяжело и горько, все же по сравнению с Печерским лагерем…
После разговора с крыжопольским железнодорожником на вапнярском вокзале, а теперь с дежурной гостиницы я уже не нуждался в проводнике — столько знал о местечке, что мог, кажется, сойти за крыжопольца. Когда я спросил человека в запыленных тапочках, подметавшего палые листья, как мне пройти на Буржуйскую улицу, он долго меня разглядывал и, зажмурив глаза, сказал:
— Раз вы знаете, как мы называем соседнюю улочку, значит, вы здесь когда-то жили. Кто вы, простите, будете?
Неожиданно между мной и человеком в тапочках вырос третий человек, немолодой, обутый в тяжелые солдатские ботинки, в серо-зеленом плаще. Протянув мне твердую, сильную руку и чуть подпрыгивая, он словно пропел:
— Поздравляю, поздравляю!
Объяснять мне ничего уже не надо было: всякого незнакомого человека здесь сегодня, должно быть, принимали за родственника молодых, и я, как принято, ответил:
— Поздравляю и вас!