— Если бы я была тогда здесь, — отозвалась вторая женщина, видно тоже не очень молодая, — я бы не допустила этого, ни за что бы не допустила!
— «Сильна, как смерть, любовь», — сказано в Песни Песней. А надо было сказать, что любовь сильнее, чем смерть! — нараспев произнес человек с широкой рыжей бородой. — Что б вы, к примеру, сделали? Не позволили б ей выходить замуж? Разлучили бы с женихом?
— Я и ее, и его отправила бы в лес. В Ярошенковском лесу есть такие места, куда птица не заберется.
— Да, но все местечко было в опасности. С ангелом смерти в жмурки не играют. Если бы жениха Малки не вернули точно в назначенный час обратно в Тивров, наше Красное перешло бы на несколько часов от румын к немцам. Что нам осталось делать?
На это ответил парикмахер, среднего роста смуглый мужчина с холеной бородкой, показавшийся в дверях. В белом халате он смахивал на местечкового фельдшера.
— Не надо было ждать ангела смерти. Надо было вовремя уйти всем вместе в лес. Целым местечком. Всем до единого.
— Надо было! Надо было! — напал Моисей-Арон на парикмахера. — Теперь все умные, все советчики, все теперь спрашивают: почему, как? Найди мне человека, который до этого несчастья поверил был, что такое может случиться. Мир на своем веку уже все видел, даже то, как людей жгут на кострах, но то, что гитлеровцы, да не будет им прощения во веки веков, сделали с миром, не укладывалось в человеческом сознании, и за это ой как дорого все заплатили! Море безвинной крови пролито. Разве мало людей, которые могли бы все-таки эвакуироваться, остались дома? Вот я, например. Легко сказать — бежать в лес. С младенцами на руках в лес не побежишь. Но побежали. И наткнулись кто на партизан, а кто на фашистов.
— Вы, кажется, сказали, — напомнил я Моисею-Арону, — что в свое время тоже перекочевали в крымскую степь?
Моисей-Арон снова прижмурил глаз, словно смотрел в лупу.
— Ну да, на восемьдесят девятом участке я жил, возле Курмана. Мне там было неплохо, совсем неплохо. Но в меня вселился злой дух, потянуло домой, да так, что я ничего не мог поделать. Бог свидетель, как я боролся с собой! А закончилось тем, что я все распродал и вернулся обратно сюда. Это было незадолго перед войной. Что там говорить! Вы нигде не найдете такого красивого местечка, как наше, хоть объездите целый свет. Один лес чего стоит! Ярошенковский лес! — Моисей-Арон обратился внезапно к пастуху: — Хотите сделать доброе дело?
Пастух поднял на Моисея-Арона свои маленькие веселые глазки.
— Кнут, я вижу, у вас с собой, не хватает только лошади и телеги. Ну так достаньте телегу и лошадь и прокатите гостя, как в прежние годы, в Ярошенковский лес. Председатель колхоза даст вам лошадку. Сделаете доброе дело, Бог вам его зачтет… Может разве человек что-нибудь увидеть из окна автобуса? Не успеешь оглянуться и пролетишь через лес!
Узнав, что я шел от станции пешком, Моисей-Арон больше не настаивал, чтобы Калман прокатил меня в лес. Но как сделать, чтобы Моисей-Арон сказал мне, кто тот высокий заросший человек, который молча стоит в стороне, словно странник, опершись на посох. Что означает его молчание? Не собирается ли он рассказать мне о невесте из Красного и тивровском ее женихе такое, что другие мне еще пока не рассказывали, и ждет, чтобы я к нему обратился? И я опять завел разговор об этой свадьбе накануне тивровской резни.
— Была действительно свадьба? — переспросил я, потому что подобную историю о женихе, пришедшем к невесте из немецкой зоны в соседнее местечко в румынской зоне, и о девушке, добровольно пошедшей со своим женихом на смерть — он должен был по требованию немцев вернуться в их зону, — я уже слышал в нескольких местечках. Не забрела ли история эта сюда из другого места и рассказывается как здешняя? Или, наоборот, отсюда пришла туда?
Мне ответил человек с рыжей бородой:
— Свадьба, спрашиваете вы? Не свадьба, это были похороны! От рыданий небеса разверзлись. Но они стояли под балдахином, и играла скрипка. В синагоге была эта свадьба, в той самой, где рабби когда-то выгонял гадибука — злого духа — из дочери богача, которая влюбилась в нищего ешиботника.
— Анский разве из Красного?
— Анский? Какой Анский? Калман, — подозвал Моисей-Арон пастуха, который водил кнутом по траве, — вы немного постарше меня и, вероятно, лучше меня помните, был у нас такой Анский?
Калман задумался.
— А чем занимался этот Анский?