А внизу шел интересный разговор о строительстве метро, о комсомольских делах столицы и, конечно, об авиации. Мелькали имена неизвестных мне авиаторов, говорили ребята об исключительном мастерстве летчика-испытателя Валерия Чкалова.
Чкалов! Его жизнь в авиации помогла обрести крылья многим молодым пилотам. В дни моей учебы в летной школе его имя уже приобрело всенародное признание. Чкалов стал гордостью Советской страны. Прекрасно сказал о великом летчике великий поэт Александр Твардовский:
Изо всех больших имен геройских,
Что известны нам наперечет,
Как- то по-особому,
По- свойски,
Это имя называл народ.
Попросту -
Мы так его любили,
И для всех он был
Таким своим,
Будто все мы в личной дружбе были,
Пили, ели и летали с ним…
И вот мы в Ейске. Большого впечатления городок не произвел. Да и не было времени знакомиться с ним. Всем хотелось скорее в кабины самолетов и летать, летать, [14] летать… Однако добрых три месяца самолеты мы видим лишь издалека. Проходим курс подготовки молодого бойца. Под жарким южным солнцем маршируем, маршируем, маршируем… Ропщут ребята:
- Вот тебе и летчики-пилоты!
- Служить в пехоте не собирались!
Про себя ропщу на первых порах и я. А начальники наши - ноль внимания на наше недовольство… И незаметно для себя мы начинаем привыкать к размеренному укладу воинской жизни, подчинять свои желания интересам службы. Все это бесспорно благотворно влияло на укрепление волевых черт характера, приучало нас к большим физическим нагрузкам, так необходимым авиаторам.
7 ноября 1935 года, в годовщину Великой Октябрьской революции, я и мои товарищи принимали военную присягу. Строгий и торжественный ритуал принятия присяги всегда вызывает чувство гордости у юношей, призванных в ряды защитников Отечества, помогает осознать великую ответственность их перед народом. Традиция принятия присяги связана с рождением Красной Армии. Первый текст присяги был представлен в «Формуле торжественного обещания», утвержденной ВЦИКом в апреле 1918 года.
В те дни меня постигло большое горе: умерла мама. Мне дали краткосрочный отпуск. А когда я вернулся в Ейск, то узнал, что зачислен в группу курсантов, откомандированных в Одесскую военную летную школу. Почему так было сделано, нам не объяснили, да мы особо и не задумывались над этим.
Одесса многих очаровала своей неповторимой красотой. Был очарован и я. В дни увольнений часами бродил у моря. Гудки пароходов напоминали мне родную Узловую. А чайки, пикирующие в воду за добычей, вызывали чувство зависти. Вот так бы на самолете! [15]
Летное поле нашей школы находилось на северной окраине города. Здесь же были учебные помещения, казармы. Рядом жилые дома постоянного состава школы. Все в едином комплексе. Небольшой авиагородок. Он всем нам правился.
Мне всегда везло на друзей. Одним из них стал Михаил Мухин, который до поступления в школу уже работал на авиационном заводе вместе с женой Диной. Мы познакомились с ним при переезде в Одессу. Подсев ко мне, Мухин спросил:
- Ну, Медвежонок, как дела? Все скучаешь по дому?
Тогда же я познакомился с курсантом, пристально смотревшим на меня немигающим взглядом. Я не выдержал и отвел глаза в сторону. «Гипнотизер» по-детски рассмеялся и представился:
- Сергей Герасимов.
Мы разговорились. Вагонный разговор положил начало дружбе с двумя хорошими людьми. Она закрепилась в отряде, готовившем летчиков-истребителей, куда мы трое попали.
Дни учебы летели быстро. Этому способствовало горячее стремление большинства курсантов поскорее все познать и, как в песне, «сказку сделать былью».
Драгоценное время - молодость! Как прав был Иван Сергеевич Тургенев, говоря о ней: «И, может быть, вся тайна твоей прелести состоит не в возможности все сделать, а в возможности думать, что ты все сделаешь».
Наступил долгожданный час - я в воздухе вместе со своим наставником Владимиром Алексеевичем Мясковым. Ощущение радостное, никакого страха. Все внимание на первых порах приковано к земле: здания превращаются в квадратики, дороги - в узкие ленточки. А выше - бездонная синева неба. Инструктор начинает выполнять некоторые фигуры пилотажа. У-2 послушен [16] опытным рукам пилота, и это укрепляет чувство уверенности в надежности машины. Теперь в мыслях одно - попробовать все самому.
- Ну как, курсант Медведев, хорошо парить в небе? - спрашивает Мясков.
Я доволен, но в свою очередь интересуюсь:
- А скоро, товарищ старший лейтенант, мне доверите самостоятельный полет?
- Скоро, Медведев, скоро, - улыбается Владимир Алексеевич.
Мясков для меня «летный бог». Высокий, стройный, всегда подтянутый, все умеющий, все знающий о самолетах, строгий, непримиримый к малейшей небрежности или недисциплинированности, в то же время душевный человек. Он завоевал наши сердца. У меня от Владимира Алексеевича не было никаких секретов.
Инструктор сдержал слово. Мне было доверено первым из нашей группы совершить самостоятельный полет. Накануне, после отбоя, я долго не мог уснуть - в голове все перемешалось: наставления инструктора, советы друзей, мысли о доме; вспомнился почему-то председатель московской приемной комиссии… Забылся в крепком сне и впервые за все время учебы опоздал в строй.
- Не ожидал от вас этого, Медведев, - укоризненно сказал старшина…
Подхожу к самолету. Инструктор дает последние указания. Механик докладывает о готовности машины к полету. Я плохо понимаю, что мне говорят, но внимательно осматриваю наиболее важные узлы управления, шасси… Разбег, и У-2 плавно отделяется от земли. Я в воздухе. Не верится! Покачиваю ручкой управления. Никто не мешает. После второго разворота осознаю, что лечу самостоятельно.
Экзамен сдан. На земле меня поздравляют друзья. [17]
Инструктор говорит:
- Действовали правильно, Медведев.
Учение продолжалось. И в классах, и на летном поле. Прыгали с парашютом, стреляли из авиационных пулеметов. Изучали досконально технику истребителя, хотя учебно-тренировочных машин этого типа тогда в школе не было. От своих наставников часто слышали: «Труд летчика - искусство. За малейшее пренебрежение в подготовке к полету тебя ждет жестокая расплата, вплоть до гибели».
Первый полет на истребителе И-5 я совершил без предварительного полета на учебно-тренировочном истребителе. Позже узнал, что командование разрешило его в качестве эксперимента, а инструктор гарантировал надежность поведения в воздухе учлета Медведева. Внешне я был спокоен - так говорили мне потом друзья, но, чего греха таить, внутри что-то подкатывало. В кабину садился с нескрываемым волнением, но как только с помощью механика запустил двигатель, все переживания куда-то отодвинулись.
Необычно короткий разбег, и И-5 уже в воздухе. От непривычной еще скорости беру ручку на себя, и самолет взмывает ввысь. Ощущение чувства слитности с грозной машиной, ее послушность тебе прибавляют уверенности. От счастья поет душа. Я - летчик!
Тогда мне казалось, что это так. Однако непросто обрести крылья, тем более владеть ими в совершенстве. Сталь закаляют, чтобы она стала прочной. Настоящий военный летчик рождается только в жестких рамках непрерывных тренировок, строгой требовательности командиров. Не всякому это дано. Но только так и не иначе приходит летное мастерство, которое обеспечивает в бою ясность ума, находчивость, решительность, диктует единственно правильное решение в критические моменты поединка с врагом. [18]
Перед окончанием школы пришел приказ: часть курсантов, освоивших хорошо пилотирование на истребителе И-5, оставить на дополнительный курс управления самолетом И-16. В эту группу был определен и я.
Истребитель И-16 - знаменитый поликарповский «ишачок». В середине 30-х годов это был один из самых совершенных самолетов. Он обладал большой скоростью и мощным вооружением, имел хорошую маневренность. Впервые на истребителе после взлета убиралось шасси.
Доучивались упорно. К концу 1937 года вполне освоили полеты на новой машине. Состоялся выпуск нашей группы. Все ребята были рады, но огорчало одно: вместо звания «лейтенант» получили звание «старшина-пилот». Правда, обмундирование наше почти ничем не отличалось от комсоставского: реглан, летная эмблема, ну а что такое «пила» (так мы называли четыре треугольничка в петлицах), не все штатские, особенно девушки, понимали.