Прощай! Наслаждайся невозмутимым райским миром прелестного юга и пиши чаще, моя дорогая, единственная, милая, счастливая сестра! Розенбуш кланяется; пройдет еще две недели — а затем во всем доме, в котором когда-то весело жило столько дорогих людей, будет биться одно только сердце твоей Анжелики».
ГЛАВА V И VI
Когда старик Везувий, очнувшись от долгого сна, зажигает свой факел, распространяющий на расстояние нескольких часов пути темно-багровый свой свет, то зарево этого факела отражается также и на хижине бедного виноградаря. В колодце, находящемся возле этой хижины, волнуется вода, и опытный наблюдатель в состоянии, по клокотанию воды в колодце, определить силу извержения так же верно, как и по силе волн, бушующих в море, омывающем подножие разрушенных городов.
Точно так же и колоссальные мировые события отражаются на обыденной жизни простых смертных.
Определить следы этих событий не только на полях битв, но также и в домах, и хижинах частных лиц, представляет собою чрезвычайно серьезную задачу. Психологическая сторона истории минувшей войны, к сожалению, до сих пор разработана еще очень мало.
Описание битв между французами и немцами в романе было бы неуместно. Оно принадлежит, скорее, к области эпической поэзии. Если б в то время, когда судьбы народов всецело поглощают судьбы отдельных людей, действующие лица нашего романа занимались исключительно своими собственными, единичными целями, стремлениями и интересами, то они были бы, в сущности, лишь жалкими, эгоистическими натурами. К счастью, мы знаем из письма Анжелики, что каждый из них старался, по мере сил и возможности, принять участие в общем деле. С тем большим сожалением должны мы сознаться, что сама авторша этого письма не сумела удержаться на высоте, соответствующей величию происходивших в то время событий.
Хотя райская замкнутость художнической жизни, в которой одна красота служила целью всех стремлений и единственным источником права, была расторгнута и предана на жертву суровой действительности, но Анжелика на это не жаловалась. На ней отразилось также восторженное настроение, охватившее членов артистического кружка, в той же мере, как охватило оно и целую немецкую нацию, с бессознательным увлечением подчинившуюся тому, чего избежать было невозможно.
Тем не менее обыкновенно столь мужественной душе художницы не удалось сохранить до конца это героическое настроение, которому поддались даже самые слабые натуры.
Прощаясь с Розенбушем, она держала себя довольно спокойно. Она считала обязанностью оставаться в минуту разлуки твердою, показывая на собственном примере, как должно жертвовать общему делу своими заветнейшими мечтами. Но это отозвалось на ней впоследствии. Едва она осталась одна, как начала упрекать себя за то, что выказала совершенно ей неприсущую, какую-то неженственную жестокость, которая должна была охладить Розенбуша, вместо того чтобы привязать его к ней. Она тотчас же написала баталисту длинное письмо, в котором впервые высказала ему свою горячую любовь. Самым трогательным образом просила она Розенбуша без нужды не подвергать свою жизнь опасности, послала ему рецепты от ревматизма, желудочного катара и прочее и умоляла давать ей хоть раз в неделю о себе весточку.