Эти еженедельные письма Розенбуша, казалось, только одни и привязывали ее к жизни, если не принять во внимание почти механическую деятельность ее в собраниях общества женщин и на дому. Своих знакомых Анжелика навещала только по получении вышеупомянутых писем. С раскрасневшимся от счастья лицом прибегала она тогда к Шёпфу, чтобы сообщить о том, как живется Эльфингеру и Розенбушу, и просила, чтобы ей в точности указали, на приобретенной Росселем подробной карте, место, где находится ее возлюбленный. Ко всему остальному она, по-видимому, относилась без всякого интереса, она, казалось, утратила даже свой обычный юмор. Она оживлялась, только когда заходила речь о вольных стрелках и коварстве сельского населения Франции. Ей постоянно казалось, что на ее возлюбленного нападают, что его грабят, мучают и даже убивают, несмотря на красный крест на белом поле, который она сама ему приготовила и собственноручно нашила на рукав. Она так потешно проклинала все войны вообще и Франко-прусскую в особенности, рассказывала при этом такие невероятные примеры собственной трусости, доходившей до галлюцинаций, что возбуждала всеобщий хохот слушателей, которым под конец сама заражалась и возвращалась затем домой уже с несколько облегченным сердцем.
За все время войны она не бралась за кисть. Никто не заказывал ей цветов, а потому, вместо того чтобы писать на полотне масляными красками, она разрезала его на полоски и сшивала в бинты.
Анжелика никому не показывала писем, которые получала от друга своего сердца. Это, говорила она, не газеты, а любовные письма, принадлежащие исключительно ей одной. Она решилась расстаться только с одним письмом, чтобы порадовать им на Рождество свою подругу во Флоренции. Юлия должна была чувствовать всю громадность принесенной ей жертвы, зная, что для Анжелики дороже всего на свете были эти любовные послания, писанные рукою ее жениха. Впрочем, послание это, написанное в стихах, было менее нежно, чем другие. Доказывалось тем, что к нему была приложена отдельная записка в прозе, где были изложены более интимные сердечные дела. Верный мудрому изречению Эльфингера: «Чем сильнее любовь, тем слабее стихи» — Розенбуш остерегался писать свои письма в стихах, за что Анжелика втайне была ему очень благодарна.
Передадим вкратце содержание рождественского письма, писанного стихами 24 декабря 1870 года из главной квартиры наследного принца.
Розенбуш полушутя, полусерьезно жаловался Анжелике на одолевающую его порою тоску по родине; благодарил свою возлюбленную за разные присылки и бранил за то, что она напрасно тратится, говорил, что если она будет так продолжать, то им обоим непременно придется пойти с сумою. Впрочем, он каялся ей, что не мог устоять против искушения и брал на поле битвы где и что только было можно взять. Таким образом, он составил себе целое сокровище: запасы сюжетов и материал хоть на целую тысячу картин из боевой жизни. Он часто упрекал себя за то, что среди ужасов битвы, среди самых кровавых сцен, в нем вдруг пробуждалось желание взять карандаш и набросать какой-нибудь эскиз. По этому поводу он замечал, что страсть к искусству может превратить даже, вообще говоря, добродушного человека в бесчувственное животное. Тем не менее он честно исполнял свою обязанность рыцаря ордена святого Иоанна, и только по возвращении к ней распакует свои сокровища. Он убедился, что до сих пор заявлялся только пустяками, что только после первого сражения ему представилась действительность. Поэтому он не желает более видеть свою картину «Сражение при Люцене» и просит ее сжечь. Относительно общих приятелей он сообщал, что Эльфингер ранен в голову сабельным ударом, писал, что видается иногда со Шнецом и в последнее свое посещение встретил там, к величайшему своему удивлению, Феликса, вступившего, тотчас по объявлении войны, поручиком в ряды ландвера. Несмотря на восторженные выражения радости со стороны его, Розенбуша, Феликс держал себя очень холодно и, обменявшись чисто по службе со Шнецом несколькими словами, тотчас же уехал. По наведенным справкам, Феликс отличался отчаянной храбростью и давно уже заслужил Железный крест. Шнец, произведенный в капитаны, стал теперь совсем иным человеком и кланяется ей.