– Ну, вот и пришли. – Ангелы открыли дверь какого– то особняка, увитого диким виноградом. – Поесть сейчас принесут.
– Не знаю, как и благодарить вас, – пропел Снитков ангелам вдогонку.
Но те даже не обернулись, а только сплюнули и зашагали быстрее. Через полчаса принесли еду, после чего Снитков полежал ещё на кровати, помечтал и к вечеру, повеселевший, отправился погулять по аллеям райского сада. Он очень удивился, увидев в конце одной аллеи павильон с надписью: «Бильярдная». А поскольку при жизни бильярд любил, зашел туда, в надежде с кем-нибудь сразиться.
Игравших было двое, и обоих Снитков узнал сразу. Один был поэт Михаил Лермонтов, а другой – физик Альберт Эйнштейн. Лермонтов, играя, ожесточенно дымил сигаретой. И хотя Снитков чувствовал, догадывался, что в раю курить нельзя, от вопросов на всякий случай воздержался.
– Можно я на победителя? – робко спросил Антон Иванович.
Лермонтов, готовясь к удару, внимательно посмотрел на Сниткова, сказал: «Можно», – и тут же загнал в лузу отличного «свояка».
– А, ха-ха! Получай, жидовская морда!
Эйнштейн, не обратив внимания на обзывательство, казалось, был обескуражен только тем, что проигрывает. А когда Лермонтов загнал подряд ещё два расстроенный физик выложил банку пива и вышел из бильярдной.
– Ну, что, – Лермонтов смотрел на Сниткова приканчивая банку быстрыми глотками, – пиво принес?
– А разве тут пиво есть? – Антон Иванович аж съёжился – ему тоже захотелось пива.
– Все понятно: новенький. – Лермонтов выкинул пустую банку. – Пойдем, я тебе все объясню... Видишь ли, – они вышли на аллею и побрели в сторону заката –пива тут завались. Только этот косоглазый по две банки в день выдает. А что такое две банки?
– Какой косоглазый? – переспросил Снитков Но его пронзило догадкой, и он аж весь задрожал.
– Какой, какой! – спокойно продолжал Лермонтов. – Боженька наш. Не мог ты его не видеть.
– Как вам не стыдно, Михаил Юрьевич! Зачем вы так о Боге? Он вас в рай взял.
– Ну-ну, продолжай. – Лермонтов с интересом смотрел на Сниткова.
Но Антон Иванович замолчал: потерялся как-то перед великим русским поэтом.
– Взял в рай! – улыбался Лермонтов. – Ну, и что теперь? Что я его теперь, славить за это должен, до конца дней своих?!
– Не надо так, – Снитков съежился, – ведь услышит.
– Он услышит? Он услышит! Ну, ничего себе новости. Да он вообще никого слышать не хочет. Ему в лицо говоришь – все равно как об стенку горох. А! Вон, смотри... бежит.
Действительно, не так далеко, на параллельной аллейке между деревьями, мелькала стройная фигура Господа.
– Бежит... Побежа-ал, – скалился Лермонтов. – Это у него «вечерняя пробежка» называется.
– Правильно делает, полезно это...
– Не пьет, не курит, – продолжал Лермонтов – И в рай-то набрал чёрт-те кого! Ты знаешь, кого я тут встретил?
– Кого?
– Мартынова, представляешь?! Этого дурака, что меня на дуэли застрелил!
– Неужели?! – Снитков, поднапрягшись, вспомнил кто такой Мартынов.
– Я ему говорю, ты чего дураков-то в рай набираешь? Или он, или я! А этот косоглазый смотрит куда-то вбок и говорит: «Почему – дурак? Кадровый офицер». Представляешь? «Он услышит»! Да ладно... Мартын – ещё не самое худшее. Тут такие субчики есть... Всех, всех собирает! На хрена ему это нужно?.. Сам-то ты кто будешь?
– Производственник. А может, и хорошо, что он так делает, – быстро заговорил Снитков. – Может, и хорошо, что так много в рай берет? В каждом человеке есть много хорошего, просто не каждому удается раскрыться в жизни. Бог это видит. Другое дело, когда отъявленный бандит – тогда уж понятно, такому дорога в ад. – И улыбнулся: собственные мысли ему самому понравились.
– Ладно, ты, я вижу, первый день в раю, не оклемался, – смотрел на него Лермонтов с презрением. – Боишься... Иди погуляй! – А сам развернулся и пошел приставать к какой-то проходящей дамочке.
Сниткову даже показалось, что это была Клара Цеткин. Но он не стал уточнять и быстро удалился, стараясь не слышать возмущенных возгласов гражданки.
Два дня прошло в тихих гуляниях и регулярных обедах, а на третий – Антон Иванович посетил райский бассейн. Скинул тогу, бросился в воду и заработал руками в прохладной голубой воде.
– Антон! Антоша! – вдруг послышался знакомый голос.