– А какая у тебя норма?
– Две банки.
– Браво, Антон Иванович! Четыре часа утра, а он уже две банки пива выпил! Что ж бери третью, пятый час пошёл.
– Михаил Юрьевич, – Снитков включил слабое освещение, – я вас спрашиваю совершенно серьезно. Вот вызовут меня к Богу. Спросят: чего это вдруг у меня прятался поэт Михаил Лермонтов и почему я не открыл двери ангелам? Что мне отвечать?
– Видишь ли, Антоша, – задумался Лермонтов, – это дело сугубо личное, что и как отвечать. Дело, так сказать, личной фантазии каждого. Когда за картину «Вечерняя пробежка» у Ван Гога холсты отобрали...
– Что за Ван Гог?
– Таких людей надо знать, Антоша! – Лермонтов встал и направился к выходу. – Я, конечно, мог бы вас познакомить, только зачем? Не думаю, чтобы он тебе понравился...
– Прошу не беспокоить меня впредь, Михаил Юрьевич! – крикнул Снитков ему вдогонку. – Я буду очень занят, у меня будет много работы.
Лермонтов остановился, закивал и помочился у кокосовой пальмы.
– Я, конечно, уважаю вас, как великого русского поэта. Но быть поэтом – это ещё не все! Надо ещё заслужить право называться человеком!
Антон Иванович увернулся от летящей банки, хлопнул дверью и пошел досыпать.
Ван Гог – выдающийся голландский живописец. Родился в Грейт-Зюндерте в одна тысяча восемьсот... – Бог зевнул и захлопнул энциклопедию. – На! Дома почитаешь.
Хотя лично я этим энциклопедиям не доверяю, в последнее время – особенно. Напишут одно, а на деле оказывается...
– Да нет, спасибо. Спасибо, не надо. – Снитков вернул энциклопедию Господу. – Это я просто так спросил из праздного любопытства.
– Завидую я тебе, Антон Иванович... – вздохнул Господь, – «праздное любопытство» можешь себе позволить А я уж и забыл, когда в бассейн-то ходил просто так, без дела, из «праздного любопытства». Вечерняя пробежка – и за работу! Вечерняя пробежка и опять...
– Да-да. – Снитков понимающе опустил голову.
– Работаешь, работаешь... А для кого, спрашивается? Вот для таких Ван Гогов и работаешь. Рай! Ха! Это для них, для Ван Гогов, рай. – Бог постучал по переплету энциклопедии. – А для меня – чистая каторга. И что в благодарность? Что в благодарность?! – Господь разволновался и заходил по комнате. – Обман! Богохульство! Куда ни плюнь, везде богохульство.
– Ну, не везде...
– Человеческой неблагодарности просто диву даешься, – продолжал Господь, – «несправедлив», видите ли с гениями. Боги, дескать, «мстят» великим людям. А я что,
мщу? Мщу я или нет?!
– Нет. – Снитков не поднимал головы.
– То-то же, что нет. В раю ведь все! – Бог хлопнул рукой по переплету. – Все, как один! Энциклопедии... У меня создается такое впечатление, что авторам было совершенно наплевать на описуемого человека. Напишут «гениальный», «выдающийся», вот... А как встретишься, подонок подонком... Каждый третий по меньшей мере, каждый третий! Ну, когда ещё растения описывают, ну черт с ними! Но люди-то, люди! Эх, Антон Иванович! Это ж… каким надо быть осторожным! Человек – это ж целый мир– Составители... черт! Они хоть сами слышали о тех, кого помещают? Бездельники. Им бы только фамилий побольше, чтоб книгу пообъёмистей. И что дальше? Принимай Господи! Разбирайся сам! Мучайся с ними, воспитывай!
– Так вы что... Тех, кто в энциклопедии, в рай берёте? – осторожно уточнил Снитков.
– Не только. Но этих в первую очередь. Сам понимаешь. Во-первых, престижно. А во-вторых... кое-что здесь всё-таки есть. Надо же от чего-то отталкиваться. Ну, понятно, «Бог всё видит», «всё знает». Ничего опять же от меня не скроешь. В целом-то это так... А на практике, брат, все гораздо сложнее. Гораздо. Я работаю один. А они... их тут, – Бог открыл первую страницу, – вон, смотри, целый коллектив составителей.
– Резонно, – заметил Снитков.
– Так что, насчет «гениев» и «выдающихся» будь осторожен.
– Да-да.
– Вот ты про Ван Гога всё спрашивал... Ты что, каракули его видел про мою честь?
– Нет.
– И правильно. Не увидишь! И нечего на них смотреть. А вот не было в энциклопедии таких каракулей, когда я Ван Гога-то в рай прибирал. А то сразу бы ясно стало, что с таким делать. Или вот Лермонтов твой...
– Почему мой? – Снитков даже обиделся.
– Ну ладно, мой. Мой, раз уж я взял такого. Так вот, знаешь, что он давеча себе позволил, когда его из бассейна привели? Не знаешь... Мало того, что нахамил в храме Господнем, а когда я его выставил, представляешь, что вытворил? Нет?.. Вот тут у крыльца моего пальма стоит...
– Кокосовая?
– Нет, финиковая... красавица... Ну вот, вышел он, Лермонтов, из храма Господнего, подошел к пальме... ладно, не буду рассказывать, расстраиваться начинаю. – Бог отвернулся.