– А спать вам не хочется? – В голосе Антона Ивановича появились было агрессивные нотки, но Бог вовремя наступил ему на ногу, и Снитков поправился:
– Да, дивная ночь.
– Выпьем, что ли, по такому поводу, ребята. – Мусоргский достал шкалик из–за пазухи и протянул переглянувшийся гостям. – Бери, угощайся! Наши вчера пол-ящика выменяли за павлина. Пейте! Что ещё здесь делать? Дивная ночь.
Бог подумал-подумал и сделал глоток. Снитков, глядя на него, тоже.
– А ангелов не боитесь? – спросил Бог.
– Нет. Чего их бояться? – Композитор достал колоду карт и, не спрашивая, начал раздавать на троих, насвистывая какую-то мелодию. – Чего я такого делаю? Сижу. Пью. К тому же нас теперь трое. Заявятся – морды набьем. Я как вот этой бутылкой огрею... Сразу хозяина своего позабудут, Господа Бога! Семёрка треф!
– Ну, знаете ли, – Снитков смотрел то на свои карты, то на Господа, – только ещё драки в раю недоставало!
– Скажем так, драки здесь – дело обычное, – спокойно продолжал Модест Петрович, – вон в восточных кущах рабочий класс живет. Так у них без этого дела ни одна суббота не обходится.
Снитков растерянно посмотрел на Бога. Бог кивнул.
– Но интеллигентные люди... но творческая интеллигенция должна разрешать споры интеллигентным способом. Мы-то с вами не должны быть грубы... Самолюбие часто подводит человека, – не сдавался Антон Иванович.
Он видел, как Бог кивал и улыбался: видимо, такой ход мыслей ему нравился.
– А я буду интеллигентно бить. – Мусоргский глядел в карты. – Ну как бы это объяснить... «Не угодно ли по зубам?», «извольте получить по заднице» и прочее. Тут давеча Толстой Луначарского дубасил. Просто загляденье, а не драка. Сразу видно интеллигентного человека. Граф – одно слово! А, вот и наши!
С хрустом из чащи, ломая папоротники, на поляну выбрались Лермонтов, Эйнштейн и Эль Греко.
– Еле нашли, – отплевался Лермонтов. – Представляете, мухи тут какие-то завелись. Раньше не было, а теперь – целые тучи. Как вдохнёшь, так целая дюжина во рту... Тьфу!
На Эйнштейна вообще было страшно смотреть. Покусанный, с мешками под глазами, он сразу бросился к костру, скинул тогу и стал осматривать укусы.
– Да-а, райские мошечки! Ничего не скажешь! – хохотал Лермонтов. – Откуда же этот косоглазый таких выписал?! Вот уж не соскучишься... Ба–а! Антон Иванович, и ты здесь! Два часа ночи, картишки, спиртное. Полное игнорирование режима! Как же так? Модест Петрович, вы ещё не успели познакомиться? Нет? Разрешите представить, – продолжал Лермонтов, не дожидаясь ответа. Антон Иванович Снитков. Мой приятель. Директор пулемётного завода.
– Ну, почему пулемётного, – смутился Снитков, вспоминая инструкцию, – продукция самая разнообразная... Холодильники, стиральные машины...
– Пулемётного, пулемётного, не темни! Весь рай говорит. И про твой ватман Ван Гог мне тоже рассказывал. Большим человеком стал. Поздравляю, Антон Иванович. Берёшь на завод? У тебя, говорят, по четыре банки будут выдавать для персонала.
– Только из-за этого?
– Не только, – нахмурился Лермонтов. Человеком хочу стать. Хочу настоящим делом заняться, Антоша. Настоящим трудом. Лозунги твои читать. В цехах трудиться. В сауну твою ходить после работы. Берёшь? Мы с Ван Гогом твоему Господу такие пулемёты сконструируем!
– Не ему пулемёты...
– А кому?
– Вообще пулемёты... Понимаешь? Сегодня мы живем мирной жизнью, Михаил Юрьевич. А вдруг завтра война? Вдруг завтра защищаться придётся?
– От кого защищаться, Антон Иванович?!
– От кого, от кого... От агрессора! Да, кстати, почему... Почему ты, собственно, веришь сплетням, что пулемёты? – Снитков не знал, как отвязаться от Лермонтова. – Кто это тебе такую чушь сказал? Кто это языком мелет?
– Как кто? Твой косоглазый сам и сказал. Сам и раскололся. Я ему – новые стихи про вечернюю пробежку, а он меня твоими пулемётами пугать начал.
– Сказал – значит, надо было! – Снитков вспотел. – А ты и рад про пулемёты трезвонить, стихоплёт! Это же наша обороноспособность, пойми!
– Вот потому и прошусь на завод. Берёшь?
– Нет.
– Эх, жаль! Жаль, Антон Иванович. Можно сказать, дело жизни перечеркнул. Ну, и чёрт с ней, с жизнью... Вот что... Другое предложение. Я вызываю тебя на дуэль. Да. Все слышали?! Будем драться на пулемётах твоего производства. Гордись, Снитков! Как только первую партию изготовишь, бери два комплекта – и к барьеру. Секундантом своим назначаю Эйнштейна. Слышь, господин секундант, тогу одень, а то как-то несолидно! А кто твой секундант, Антон Иванович? Уж не приятель ли твой, скрипач в тёмных очках? Представил бы господина...