Да ладно тебе, Миша, – мрачно проговорил Мусоргский. – Давай я им обоим просто так морды набью – и отпустим с миром, – и, кряхтя, привстал.
Господь Бог, ни слова не говоря, прыгнул в чащу и скрылся. А Снитков, пока соображал, что к чему, успел-таки получить два пендаля, прежде чем бросился в заросли.
– Извольте получить по заднице, милостивый государь! – грохотал в ночном лесу голос выдающегося композитора.
И долгое одинокое эхо несколько раз отразилось от рядом стоящей горы. Специально насыпанной для альпинистов.
Райское солнце поднялось уже высоко, осеняя папоротники и другую сочную растительность здешних мест. Напитавшись земными соками, огромные кокосовые плоды, отягощавшие стволы изумрудной пальмы, висели так низко, что их можно было запросто достать рукой, если, конечно, открыть форточку.
На завод было идти рано, и Антон Иванович, взглянув на часы, в тяжёлых мыслях опустил лицо в пуховую подушку. Ему хотелось бы верить, что вчерашнее событие было сном, но ощутимая боль под поясницей напоминала о реальности произошедшего.
– Ну, как, не побаливает? – услышал он знакомый голос совсем рядом.
Снитков обернулся. По другую сторону кровати на стульчике сидел Господь Бог. Он улыбнулся и сочувственно прикоснулся рукой к больному месту.
Антону Ивановичу трудно было говорить. В глубине души он был обижен на Господа Бога за то, что тот оставил его одного в трудную минуту минувшей ночью. Он опять тяжело опустил голову в подушку и выдавил из себя:
– Нет.
– Ну вот и хорошо.
– А как вы вошли? – спохватился Антон Иванович вспоминая, что вчера входную дверь захлопнул, а оконную раму закрыл на щеколду.
– А тебе какая разница?
– Все-таки...
– Эх, Антон Иванович, Антон Иванович, – улыбнулся Бог, – забываешь ты до сих пор про силу господню, забываешь про мое могущество. Нуда ладно, не обижаюсь. Вот... отмычка у меня есть. Смотри! – Господь показал никелированную отмычку и убрал в задний карман своего трико.
– Хочешь, и тебе подарю такую?
– Зачем?
– На всякий случай. Вдруг дверь захлопнется или там ещё что... В общем, этой штукой любой замок в раю вскрыть можно.
– Нет, спасибо, зачем?..
– Как зачем? Идешь... Видишь дверь. Заперта. Неужели не возникает интереса, что за ней, за дверью? Неужели не хочется стать всевидящим? И увидеть то, что недоступно глазам простого смертного? Странное равнодушие. На, возьми, не дури. – Бог положил отмычку на тумбочку.
– Спасибо...
Снитков полежал в молчании ещё пару минут. Он силился подавить обиду за вчерашний нетоварищеский поступок Господа. Но никак не решался начать говорить. Однако второй удар Мусоргского до сих пор отдавался непроходящей болью... Снитков наконец решился-таки и робко спросил, приподняв голову:
– Для чего же ты оставил меня вчера одного, Господи?
– Ах, вот ты о чем? Господь нахмурился. – Ну а что ж ты мне предложил бы? Господу Богу в драку ввязаться? С композитором? Гром и молнии метать ночью, когда все нормальные люди спят?
– Да-да, конечно. – Антон Иванович посмотрел на часы. – Мне через полчаса на завод. Я, с вашего позволения, встану, умоюсь...
– Да лежи, лежи. Там и без тебя справятся. Все работает. Специалистов у меня много. Лежи, не волнуйся. Я им уже позвонил, предупредил, что ты болен. Лежи, сил набирайся. Дуэль – штука серьезная. Лежи.
– Какая дуэль? – Снитков вскочил в страшной догадке и присел на кровати, путаясь в мыслях.
– Как какая? С Лермонтовым! Забыл? Не со мной же. Он тебя вчера вызывал на дуэль? Вызывал. Сам слышал.
– Шутишь, Господи... Да не уж-то всерьёз все это воспринимать?
– Да, всерьёз! – Господь встал. Его косящие глаза смотрели теперь жёстко и решительно. – Я уже давно не шучу. Тебя оскорбили. Бог тому свидетель. Ты что ж думаешь, когда хороших людей оскорбляют, я в стороне стоять буду? Нет. Не по-моему это, Антон Иванович. Не по-божески. Тебя оскорбили! На дуэль вызвали! А я сквозь пальцы смотреть буду? Нет. Не дождутся. Раз вызвали, значит, дерись! Я им спуску давать не собираюсь, а то и вовсе на шею сядут. Дерись!
– А если... а если меня убьют? Господи.
– Не бойся. Ты же знаешь, Бог на твоей стороне. Не хотел бы я, конечно, расслаблять тебя такими обещаниями... – поморщился Господь. – А то ещё схватишь пулю по глупости. Но в принципе можешь на меня положиться.
– А ты, а ты... – Снитков отчаянно тёр виски, собираясь с мыслями. – А ты мне хоть бронежилет дашь или что– нибудь в этом роде?
– Хм. Могу, конечно. Могу дать бронежилет. Да что толку? Эти бронежилеты только от пистолетных выстрелов хороши. Да и то, когда пуля по касательной идет. А пулемётной... Хм... Прошьёт, как фанеру, и пикнуть не успеешь, Антон Иванович. Так что соберись! Настройся. Помни, Бог с тобою! Я и на самом деле буду рядом. Во всяком случае, недалеко. Секундантом я, конечно, у тебя быть не могу. Не по сану. Да и на черта он нужен, в пулемётном бою, секундант? Это поэты от безделья секундантов выдумали. Дурью маются! Красиво умереть хотят! Только зря время тратят, вместо того чтобы тренироваться, дурилы! – Бог перевязал кроссовки, вышел из дома и двинулся в сторону аллейки трусцой.