Я дотрагивался губами до её запястья и уже не знал, что ещё сказать. Потому что говорить было невозможно сложно, проще было пулю в висок пустить, и голос дрожал, постоянно сбивался. А Вика смотрела на меня, плакала, я не понимал, почему она плакала. А потом, вздохнув. Прикрыла глаза.
И тихо спросила:
— В чем обманул?
Воспоминания ударили по памяти и зажмурив глаза прорычал:
— В том, что разлюбил! Нихрена… нихрена не разлюбил… Вик…
Эпилог
Вика
Мне было пять.
Я сидела на низенькой скамеечке в детском саду и выворачивала ногу, чтобы мама не могла мне надеть валенок, потому что от него под носками кожа чесалась жутко.
И гамаши постоянно собирались в гармошку на коленках.
Я знала, мама недовольна, настолько недовольна, что хмурилась, поджимала нижнюю губу, прикусывала её и, фыркая, сдувала чёлку со лба, которая выглядывала из-под пушистый лохматой шапки, как у тёти Анджелы с рынка.
Мне было пять.
Я бежала, торопилась вслед за мамой, она тянула меня за руку сквозь декабрьский снегопад. Я понимала, что я её разочаровала настолько сильно, что она даже не говорит со мной. Я понимала, что своими капризами делаю только хуже.
Мне было пять, и мне казалось, меня не любили, и когда мы с мамой дошли до остановки, она остановилась, вздохнула. А потом наклонилась и подняла меня на руки. И только уткнувшись носом в морозно-пахнущий воротник её шубы, я поняла, что несмотря на мои капризы, несмотря на то, что у меня гамаши опять собрались в гармошку на коленках, мама все равно со мной.
С этим снежным морозным запахом.
Если чуть-чуть с нотками духов, которые бабушка саркастично называла красная Москва.
Я сидела в квартире на Пархоменко, обнимала Олега за шею, тыкалась носом в его волосы.
И аромат такой солнечно-летний, с нотами лемонграсса и морской соли, который напоминал регату на чёрном море.
Я сидела, тыкалась носом в его волосы. Проворачивала в голове дурацкую фразу…
Я тебя обманул.
В том, что не разлюбил.
Несмотря на все мои капризы, несмотря на то, что я никак не хотела становиться той самой женщиной, которую он желал видеть, меня все равно любили. Такой, как я, есть.
С моими страхами о том, что вдруг слабый человек никому не нужен, с моими тайнами о том, что это больно чувствовать себя недоженщиной во время выкидыша. И с моими тараканами в том, что мне не хватает сил на семью и мужа.
Но я боялась ослабить хватку.
Ведь если в детстве приходишь с ободранными коленками, значит, ты плохая, ведь если в детстве тебя старшеклассник толкнул и порвал рюкзак — это ты плохая, ведь если в детстве ты не можешь держать нормально ногу, чтобы валенки надели — ты в любом случае плохая.